Дмитрий Хоменко - Единственный принцип - 1

Только сторож у ворот стал свидетелем его отъезда. Закрывая за ним ворота, он еще долго что–то ворчал голосом неожиданно и не вовремя разбуженного человека. Цветочные аллеи провели его дружным шелестом, а бескрайние холмы встретили настороженным молчанием.

«Никогда не ищи себе лишние трудности», — говорил Гловаш проводнику, объясняя свой план. Удостоверившись, что общую суть тот уловил, Святой попросил его как можно реже открывать рот, хотя в подобной просьбе и не было никакой необходимости. Увалень и так изъяснялся в основном только смачными плевками. Потом они долго следовали за Кранцом, умело избегая попадать тому на глаза. И лишь когда направление его движения стало явно отклонятся от нужного, они «случайно» оказались рядом и предложили вывести его к ближайшему крупному городу. Проводник при этом молчал как рыба, а Гловаш умело прикидывался обычным служкой, который всего лишь выполнил поручение своего хозяина, совершенно не ведая о его сути. Всю дорогу он жаловался Кранцу на незавидное положение прислуги и жестокий нрав Залеского. Когда же Святой заметил, что Карл его практически не слушает, с мрачным видом размышляя над чем–то своим, то сразу же переключился на свои излюбленные темы, вызвав очередной плевок проводника. Учтя замечание своего напарника, Гловаш старался не повторяться в своих россказнях и подавать их еще красочней. Вдохновленный тем, что обратная дорога складывалась так удачно, он даже не обращал внимания на то, что вместо одного «глухонемого» слушателя его теперь сопровождало два. Настал момент, когда Святой окончательно уверовал в свое везение. Казалось, еще несколько дней, и они приведут ничего не подозревающего Кранца Залескому, как теленка на заклание. Но неожиданно весь план Гловаша рухнул, и ему пришлось думать, как самому не превратиться в жертву. Однажды ранним утром Святой проснулся на берегу реки, возле которой они устроили привал, от едва различимого гула. Едва открыв глаза, он сразу увидел приближающихся к ним вдоль берега всадников. Несмотря на почтительное расстояние, разношерстая одежда не оставляла сомнений в том, кто они такие. Осознав, что скрыться незамеченными не удастся, опытный наемник тут же принял решение и начал действовать. Он бесшумно подобрался к крепко спящему проводнику и резким и сильным ударом вогнал ему в грудь нож по самую рукоятку. Потом он взял его за ноги и, стараясь не шуметь, потащил к воде. Раздался легкий всплеск, и течение унесло труп в противоположную от приближающихся всадников сторону. Вслед за тем, Святой накинул поводья на лошадь проводника и, отведя ее подальше в прибрежные заросли, перерезал несчастному животному горло. При этом, в отличие от человека, он явно испытывал жалость к убитой им лошади. Когда он вернулся, Кранц уже успел проснуться и следил за приближением отряда.

— А где проводник? — спросил он Гловаша.

— Сбежал, — как ни в чем не бывало, ответил ему Святой и даже изобразил негодование, — видимо, он так спешил, что забыл разбудить нас.

— Это повстанцы, — добавил Гловаш, когда до него дошло, что Кранц не до конца понимает происходящее. — Говорить буду я. А ты постарайся хорошенько запоминать все, что я скажу, и, когда спросят, говори то же самое. Иначе нам конец.

То, что Кранц демонстрировал полное равнодушие к происходящему, Гловашу не понравилось, но времени на замечания уже не осталось. Сам он придал своему лицу как можно более идиотское выражение, а потом и вовсе стал глупо улыбаться. Вскоре всадники были уже рядом и, остановившись, стали пристально изучать незнакомцев. Вид, по крайней мере, одного из них указывал на знатное происхождение и вызывал недоверие, но никто не спешил вступать в разговор. Только некоторые из них нервно бряцали оружием, как будто не могли дождаться приказа о расправе над чужаками. Так как молчание становилось все более угрожающим, Святой решил взять инициативу в свои руки, но не успел. Один из повстанцев с замашками главаря неожиданно растянул рот в улыбке и обратился к Кранцу.

— Старый знакомый. Какая нелегкая забросила тебя в эти края? — увидев, что Карл не совсем понимает происходящее, он решил напомнить ему о предыдущей встрече. — Постоялый двор помнишь?

Кранц наконец вспомнил обратившегося к нему человека, а заодно и то, что тот натворил после того, как ему удалось освободиться от оков. Проследив, как изменилось выражение его лица, незнакомец догадался о причине и язвительно заметил.

— А ты, я вижу, впечатлительный. Небось, пожалел тех ублюдков, которых я порешил? Если б ты видел, что они натворили, то понял бы, что им самое место в аду, куда я их и отправил.

— Я видел, — коротко ответил ему Карл, и пристально посмотрев ему в глаза, задал еще и короткий вопрос. — А твое где?

Повстанец громко и долго смеялся, и было совершенно непонятно, чем вызван этот смех: толи действительно Кранц его так насмешил своим вопросом, толи он был просто взбешен подобной наглостью.

— Что–то мне подсказывает, что ты не хуже меня знаешь, куда ведет моя дорога, — наконец успокоившись, загадочно ответил главарь и вернулся к своему первому вопросу. — Так куда путь держишь?

— Не знаю, — честно признался ему Карл и добавил, — куда глаза глядят.

— А попутчики твои где же?

— У них свои заботы.

— А это что за дурень с тобой? — поинтересовался повстанец, обратив внимание на переставшего улыбаться Гловаша, но все с тем же непонимающим видом внимательно слушавшего их разговор.

— Да это так, прибился по дороге такой же бродяга как я. Вдвоем все веселее, — как можно безразличнее объяснил ему Кранц.

— Так может, с нами? — предложил главарь, испытывающее посмотрев на него.

— Почему бы и нет, — согласился, не задумываясь Карл, заметив при этом, как тупость на лице Гловаша уступила место неприкрытой досаде. Не осталось это незамеченным и главарем. Почуяв неладное, он уже не упускал Гловаша из виду. Личность самого Кранца, похоже, сомнений не вызывала.

Главаря отряда повстанцев количеством в полсотни звали Захарий. Многое в его внешности и повадках по первому впечатлению напоминало Карлу Залеского. Но чем лучше он узнавал этого человека, тем большей казалась ему пропасть между двумя этими людьми. Но кое–что общее все же сохранилось, и тот и другой действительно все время ходили по краю пропасти, пока что отправляя в нее других людей. Но каждый из них догадывался, что когда–нибудь придет и его черед, может, поэтому и спешили прихватить с собой как можно больше человеческих душ. Те же, кто помогал им в этом, беспрекословно подчинялись каждому их приказу, даже если приходилось жертвовать собственной жизнью. Вот только если для самого Захария смерть была такой же естественной вещью, как и все остальное, наполнявшее человеческую жизнь хоть каким–то смыслом, то его людей вела к ней слепая ненависть, причиной которой была безысходность, сопровождавшая их на протяжении всей жизни, но однажды ставшая нестерпимой. В прошлом большинству из них приходилось видеть или слышать о таких людях как Захарий, но они воспринимались ими как отчаянные безумцы, не более того. Поучительным был не столько их неугомонный способ существования, сколько их незавидная в конечном итоге судьба. Но вот наступил момент, когда они понадобились остальным, чтобы направить распаленную неоправданной жестокостью ненависть и показать кратчайшую дорогу в никуда взамен той, по которой они ползли, словно пресмыкающиеся, до сих пор. Единственным смыслом их теперешнего существования стало уничтожение тех, кто в грубой и циничной форме напомнил им о той безысходности, которая и без того первой встретила их в этом мире уже в момент рождения.