Дмитрий Хоменко - Единственный принцип - 2

Захарий тоже надеялся на чудо. Он все еще надеялся найти таинственные реликвии, наделяющие их обладателя абсолютной властью. И Вильшток ему уже ничем помочь не мог, скорее наоборот. Если бы бывший монах не был уверен в их существовании, то уже, пожалуй, опустил бы руки. А так, ощущение близости цели придавало ему дополнительные силы и заставляло продолжать поиски. То, что никто из казненных сенаторов не отдал реликвию и не попытался ею воспользоваться, по мнению молодого человека, вовсе не означало, что среди них не было избранного. Возможно, застигнутый врасплох, он просто не успел воспользоваться своей властью. В таком случае, реликвия спрятана где–то в монастыре, и Захарию стоило без свидетелей обыскать там все еще раз самым тщательным образом. Рассчитывал он и на помощь Гонзы, давно не показывавшегося ему на глаза. Как–то не хотелось верить, что гном махнул на это дело рукой и смирился с потерей своего человека. Захарий предполагал, что Гонза встретит его в горном монастыре и после привычных грубостей и издевательств подскажет, что делать дальше. Но вместо арлема он увидел незнакомого толстяка, игравшего роль самого счастливого человека на свете.

Когда Захарий подошел к незнакомцу, тот радостно приветствовал его и, ни на мгновение не умолкая, начал нести какую–то чушь, сопровождавшуюся идиотскими кривляньями и ужимками. Устроенное им шутовское представление на фоне изуродованных трупов и мрачных древних строений начало раздражать молодого человека. Дикое желание избавиться от полоумного незнакомца становилось все сильнее, но в тот момент, когда рука Захария уже потянулась к кинжалу, в словах толстяка неожиданно появился смысл. И значимость услышанного заставила бывшего монаха остолбенеть, изумленно уставившись на незнакомца. Время от времени Захарий словно завороженный бессвязно отвечал на вопросы собеседника и смиренно ждал неминуемой развязки. Под маской клоуна скрывался безжалостный хищник, решивший поиграть со своей жертвой. Он знал о Захарие все, и история жизни бывшего монаха в его изложении больше всего напоминала прощальную речь над телом усопшего. Толстяк не забыл упомянуть даже Гонзу, осудив того за потакание необдуманным желаниям молодого человека и цинично возведя в ранг главного виновника гибели сенаторов ордена. При этом он с пафосом указывал на болтающихся висельников и даже выдавил несколько лицемерных слезинок из своих хитрых, спрятавшихся за жирными щеками глазенок. Потом толстяк приступил к извращенной шутовской проповеди о смысле жизни, а Захарий каждую произнесенную им скабрезную шутку воспринимал как предвестницу последнего смертельного удара. Но то, что произошло на самом деле, едва не лишило Захария рассудка. Толстяк, тяжело вздыхая и горько проклиная все человеческие пороки, вдруг заговорил о той непосильной ноше, которую возлагает на себя обладатель абсолютной власти. Потом он на какое–то время умолк и уставился Захарию прямо в глаза с таким видом, будто надеялся увидеть в них понимание и раскаяние. Но, вероятно, так и не увидев в застывшем взгляде бывшего монаха ничего кроме страха, толстяк махнул рукой и «сдался» сам. Вскоре Захарию стало известно имя избранного и то, как его найти.

Молодой человек был настолько ошеломлен всем произошедшим, что не помнил, как расстался со своим «благодетелем» и отправился в обратный путь. Он словно слепой спускался по горной тропе, мысленно находясь уже очень далеко от Билена. Многочисленные падения все же вернули его к реальности и заставили вспомнить о том, что прежде чем отправиться за реликвией, он должен выполнить поставленное незнакомцем условие, — убить Генриха Вильштока. Мысль о том, чтобы обмануть толстого шута, Захарий отбросил сразу же и стал лихорадочно думать над тем, как осуществить столь дерзкое убийство и остаться безнаказанным. Самой разумной ему показалась мысль о наемном убийце, благо золото Гонзы все еще было при нем. Нужен был только человек, который бы согласился на убийство и, главное, смог бы его осуществить. Вспомнив о недавнем неудачном покушении и страшной участи всех причастных к нему, Захарий усомнился в выбранном способе решения проблемы, но одно имя, не выходившие у него из головы, не дало ему окончательно отказаться от идеи с наемником.

Лучо был первым, кого увидел Захарий по возвращении в лагерь Вильштока. Растерянный Лучо, нутром чувствовавший приближение конца и судорожно выискивавший более менее подходящую возможность дезертировать. Потом Лучо увидел золото. Чтобы стать его владельцем, ему нужно было убить. Убить Генриха или Захария, что было значительно проще. Опытный наемник и по совместительству мародер выбрал более сложный путь. По дороге в Хеб Захарий смог понять, почему.

«За все нужно платить», — вот единственный жизненный принцип, которым руководствовался Лучо. И в этом принципе для него не было никакой философии. Он просто знал, что людям, подобным ему, не остается ничего другого. Жена, дети, домашний скот и кусок истощенной земли, — вот и все, что он получил в этой жизни по праву рождения и не прилагая особых усилий. Потому и относился ко всему этому приблизительно одинаково: жену презирал за глупость и смиренность, детишек терпеть не мог за те вечные хлопоты, которые они доставляли, ведение же хозяйства вызывало в нем отвращение. От всего этого можно было только откупиться, что Лучо и сделал, став наемником. С тех пор он возвращался домой только для того, чтобы зачать очередное чадо и зализать раны. Его семья не знала, что такое голод, и этого было вполне достаточно, чтобы считать свою роль главы семейства исполненной. В конце концов, непрекращающиеся войны позволили Лучо накопить достаточные средства, чтобы его семья могла безбедно существовать даже в случае его гибели. Умирать он, конечно, не собирался, но все чаще задумывался над тем, что неплохо было бы теперь позаботиться о себе самом. Но новая жизнь, такая, какой себе ее представлял Лучо, стоила очень дорого, а менять всего лишь обстановку и окружение он не видел смысла. И вот удача улыбнулась Лучо, и он теперь мог не только мечтать, но и строить вполне реальные планы на будущее.

— Даже не знаю, стоит ли возвращаться домой. Может быть, сразу отправиться в Поморье, а оттуда уже на каком–нибудь торговом судне в Новый Свет, — как–то поделился Лучо своими сомнениями с Захарием.

— С таким богатством и в Старом можно неплохо устроиться, — резонно заметил тот.

Общество Лучо все меньше нравилось бывшему монаху. С одной стороны, гораздо спокойнее путешествовать в компании опытного воина, но с другой, — постоянно находиться рядом с человеком, который знает твою темную сторону, было довольно неприятно. Лучо ни разу за все время пути не заговорил с ним о Вильштоке, но изредка Захарий ловил на себе его пронизывающий взгляд, который говорил ему гораздо больше, чем любые слова. Захарий был бы рад, если бы Лучо хоть в тот же момент отправился в Поморье, но старался не показывать виду, резонно полагая, что может вызвать у попутчика нежелательный интерес к своим планам.