Дем Михайлов - Эхо войны

«Тоже мне счастье! — мысленно фыркнул я, вспоминая о содержимом пузатого рюкзака, что спрятан в укромном месте моей берлоги. — Там один только камуфляж на „Макаров“ обменять можно!»

— Эх… я бы дурью взял! — с глубоким вздохом признался плешивый и вознамерился цапнуть баклажку с вином. — Вот бы я закинулся на недельку!

— Э-э! Ты не балуй! Хватит с тебя и мяса! — буркнул я, отодвигая пластиковые бутыли подальше от загребущих ручонок Сахи.

— Битум! Братан, душа горит!

— Пожары водой и песком тушить надо! — остался я непреклонным. — Это же вино! Ты его как воду выхлебаешь и не заметишь! Слушай! Хочешь, я тебе паханских грамм так на сто пятьдесят водочки отслюнявлю? А?

— На триста грамм! — поспешно выпалил Саха и с подозрением спросил: — А что делать надо?

— Да там и делать ничего не надо, — успокоил я рыночного бродяжку. — Делов-то как раз на двести грамм.

— Двести пятьдесят водочки — и сделаю все в лучшем виде, ты же меня знаешь! Давай бабки!

— Угу, — согласился я. — Тебя хорошо знаю. Поэтому сначала дело, а потом уже бабки и водочка.

— Так чего делать-то надо?

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что нас никто не слышит, я наклонился поближе к немытому уху Сахи и вполголоса начал его инструктировать. Заняло все не больше трех минут — благо дело и правда простое.

— Все понял? — уточнил я, доставая из кармана черный целлофановый пакет и пряча в него вино.

— А ежели он все же пальнет? — с опаской осведомился Саха, печальным взглядом провожая емкости с вином. — Ведь может, гнида такая! В ногу аль в задницу как шмальнет из пистоля!

— Не шмальнет! У них каждый патрон на счету, — отмахнулся я. — Станет он на тебя патроны тратить! Тебя же вся барахолка знает! Самое главное — бежать не вздумай, и все обойдется. Понял? Не беги!

— Да понял я, понял, — пробурчал Саха. — Может, грамм сто сейчас опрокинуть, а? Для храбрости!

— Нет уж, — фыркнул я, вставая и обращаясь к выглядывающему из раздаточного окна повару: — Уважаемый! Ты говорил, что самогон есть?

— Есть, дорогой! Такой самогон не у каждого найдешь! Прозрачный, как слеза моей мамы! Крепкий, как кулак моего отца, жгучий, как…

— Ладно, ладно, верю, — поспешно замахал я руками и достал из внутреннего кармана несколько купюр. — Возьми, здесь на двести пятьдесят грамм. Нальешь вот ему. — Я указал на скромно переминающегося Саху. — Он прибежит минут так через десять — и ты сразу ему налей. Лады?

— Сделаем! — кивнул хозяин, проворно пряча деньги. — Двести пятьдесят самогончику.

— Лучше настоечки! Которая с грибами! — робко прошелестел у меня над ухом голосок Сахи. — И дороже-то на копеечку, а такая душевная вещь! Такая душевная вещь!

— Черт с тобой, — со скрипом согласился я и дал чайханщику еще одну бумажку. — Двести пятьдесят настойки с грибами. Ну, пошли, приманка! Готовь задницу к операции с кодовым названием «пинок отвлеченья»!

План сработал на все сто.

Мающийся на солнцепеке охранник и без того был на грани кипения — в прямом и в переносном смысле, — а тут еще вонючий бродяга Саха вконец оборзел! Выбежал, скотина, из-за угла сарая и, не глядя по сторонам, с оханьями и покряхтываниями стянул штаны, сверкнув голым задом, опустился на корточки у стены и в экстазе закатил глаза. Я наблюдал за представлением из укрытия, спрятавшись за уткнувшейся в землю ржавой кабиной КамАЗа. Но и для меня, придумавшего все действо злодея, было полной неожиданностью ощутить появившийся в воздухе неприятный запах.

Господи… вот же дебил, а!

— Ох! Что же ты сожрал-то такое? — еле слышно прошептал, прикрывая нос. — Идиот! Зачем по-настоящему-то гадить? Сделал бы вид… Ой, дурак… смерти ищет…

Тут-то до опешившего от такой наглости охранника дошло, что это не привидевшийся ему глюк и что на самом деле в трех шагах от него испражняются, пачкая чисто выметенный бетон…

— Ур-род! Че творишь? — раненым медведем взревел мужик, хлопая ладонью по торчащей из кобуры рукояти пистолета. — Я тебя сейчас эту кучу сожрать заставлю!

Услышав окрик, Саха вздрогнул и, мастерски состряпав на лице гримасу удивления, напряженным голосом выдавил:

— О-о-ох, привет начал-льника! О-ох! Слюшай, бумашка нету, а? Савсем немношко, а?

От ярости потеряв дар речи, охранник зашипел, как пробитая штыком автомобильная шина, и с удвоенной силой задергал рукоять застрявшего в кобуре пистолета — с моей позиции мне было прекрасно видно, что удерживающий оружие ремешок застегнут. И, похоже, только поэтому вконец ополоумевший рыночный бродяга еще оставался в живых.

— Беги, дурак, беги! — занервничал я, видя искаженное лицо разъяренного мужика. — Беги, Саха! Пристрелит же!

Будто услышав мои слова, Саха стер с лица заискивающую улыбочку и, явно пытаясь выправить ситуацию, заблеял:

— Ай, дарагой! Зачем так нервничать, да? Я и без бумашка справлюсь!

— Молись, коз-зел! Щас я тебя убивать буду, — зловеще пообещал охранник, к моему несказанному облегчению убирая руку с кобуры и сжимая ладонь в увесистый кулак.

По достоинству оценив внушительный размер кулака, Саха за долю секунды подтянул рваные штаны, вжал плешивую голову в плечи и что есть сил рванул к выходу из внутреннего двора, под аккомпанемент заполошных криков охранника:

— С-стой! Стой, гнида! Куда рванул?! — куда менее агрессивным голосом завопил сторож металлического монстра, рискнувший удалиться от поста не больше чем на десяток шагов. — Ладно! Не трону! Мамой клянусь! Только кучу свою убери! Са-а-аха! Я же найду тебя на базаре! На куски порву!

К тому времени я благополучно оказался за спиной надрывающегося мужика и галопом промчался к заветной двери мастерской. К счастью, дверь оказалась не заперта. Влетев внутрь, я мгновенно метнулся в сторону от косяка и прижался спиной к стене. Все. Получилось.

Теперь можно уже не дергаться — мастерские ТЦ знамениты на весь город, равно как и главный мастер дядя Андрей, к чьему мнению прислушивался сам Бессадулин. Впрочем, «дядей» называл его только я, да и то когда рядом не было посторонних ушей, а на людях величал, как положено, по имени-отчеству — Андрей Палыч, со всем уважением, так сказать. А иначе никак. Он главный мастер, а я охотник с окраин.

Переведя дыхание, я отлип от стены и, не обращая внимания на удивленно выпученные глаза мальчишки-подметальщика, осведомился:

— Андрей Палыч у себя?

— У себя, — несколько заторможенно кивнул паренек. — А…

— А я к нему, — буркнул я, с досадой оглядывая порванную штанину джинсов: зацепился за моток колючей проволоки, что лежал у двери. — Провожать не надо, дорогу знаю.

Дядя Андрей и правда оказался у себя — в небольшом кабинете, часто служившем и спальней: в углу стояла накрытая серым верблюжьим одеялом раскладушка. Дверь была открыта нараспашку, но я остановился на пороге и пару раз стукнул костяшками пальцев по дверному косяку. Услышав стук, Палыч недовольно вскинул голову от бумаг и хотел было рявкнуть, но увидел меня и расплылся в доброй улыбке.