Уильям Форстчен - Солдаты

— Что, черт возьми, происходит?

— Будь я проклят, если я знаю. Это началось приблизительно час назад. Это причудливое пение. Я думал, что они готовили себя, возбуждаясь перед нападением. Тем не менее, я решил позволить вам поспать максимально долго, и ждал. Ну, это пение продолжало идти и идти, а затем, приблизительно пять минут назад, я увидел вещь за пределами возможного.

Он внезапно указал через реку.

— Там, еще один!

Пэт посмотрел, не уверенный на мгновение в том, что он увидел. Это было более темное пятно на дальнем берегу, и затем он увидел то место, куда указывал Рик. Два бантага стояли, полностью беззащитными. Они что-то держали. Это была мортира… и они перебросили ее через стену форта вниз в прибрежную грязь реки. И затем, без какой-либо церемонии они повернулись и просто ушли.

Вдоль всего берега реки теперь он видел их, не просто нескольких, а сотни за сотнями, вылезающими наверх из траншей, по-прежнему поющих, затем уходящих в темноту.

Внезапно на дальнем берегу появилась вспышка, и в мерцающем свете он увидел бантага верхом на коне, со снятым боевым шлемом, белая грива отражала свет. Бантаг держал факел, и Пэт смотрел на него загипнотизированный.

Он почувствовал странное шевеление внутри, как будто этот бантаг каким-то образом дотянулся до его души и дотронулся до его сердца. Не было никакой ненависти, только бесконечная печаль.

— Все закончено, — казалось, что его голос шептал внутри.

При свете факела он увидел, что наездник спустился в реку, держа наверху белый флаг, в его другой руке что-то развевалось, что было похоже на листок бумаги.

— Пошлите кого-то вниз, чтобы забрать его, — прокричал Пэт.

Всадник достиг середины реки и стал ждать, и минуту спустя артиллерист верхом на лошади поскакал в мелководную речку, приблизился к посыльному, и взял бумагу.

В тот же самый момент факел был брошен ввысь. Он проследил за его полетом, когда он разделил пополам Большое Колесо, которое уже сейчас появилось на востоке. Он упал в воду, и все погрузилось во тьму.

Пэт, не в состоянии говорить, просто посмотрел на Рика и улыбнулся, хотя в своем сердце он также ощущал, в тот же самый момент, что что-то было потеряно навсегда.

Эндрю Лоуренс Кин, и его жена, скачущая около него, въехали на Главную площадь столицы. Все население вышло на нее, приветствуя его прибытие, скандируя его имя, но он проигнорировал дань уважения.

Он увидел, что Отец Касмир стоит на ступенях Белого дома, и когда Эндрю осадил животное, Касмир выполнил традиционный русский поклон, он снял головной убор и правой рукой махнул к земле.

Эндрю улыбнулся и слез с коня. Он начал поднимать руку в официальном приветствии, затем вспомнил, что больше не был в армии, и вместо этого он просто протянул ее. Касмир схватил ее.

— Добро пожаловать домой, Полковник Кин.

Эндрю не знал, что сказать. Курьер, молодой священник, добрался до его убежища, загородного дома на краю Большого леса, около старого тугарского брода, только этим утром. Затаив дыхание, он объявил, что Отец Касмир настаивает на том, чтобы он немедленно вернулся в город.

Все вопросы Эндрю натыкались на упорство молодого человека, который не сдвинулся с места, настаивая, что он поклялся хранить обет молчания. Единственной новостью, которую он разгласил, было то, что Калин вышел из комы и также попросил его приехать.

Покинув детей под защитой нескольких молодых солдат из 35-ого, которые ушли с ним в изгнание, он поехал на юг, назад в город по старой дороге от переправы, Кэтлин настояла, что она также будет сопровождать его. Поездка с молчаливым священником и Кэтлин была наводнена воспоминаниями… сражения вокруг тугарского брода, первая же стычка в лесу против боярского рейда, засада колонны тугар прямо к северу от города. Когда они миновали нижние ворота, он был ошеломлен, увидев тысячи людей за воротами, выстроившихся в ряд вдоль дороги.

Не было никаких одобрительных возгласов, только благоговейная и почтительная тишина. Когда он проходил мимо, все сопровождали его старым традиционным русским поклоном, сгибаясь в поясе, с правой рукой, тянущейся к земле. Он хотел спросить, но ощущал, что всем сказали ждать, позволить Касмиру все объяснить.

Он посмотрел в глаза Патриарха Руси.

— Я никогда не забуду ночь, когда я, молодой священник, бежал босиком через снег туда, где вы и ваши люди стояли лагерем ниже этого города, — начал говорить Касмир, его голос эхом пронесся через площадь, и Эндрю понял, что все это было частью некоей тщательно продуманной церемонии.

— Я знал, что вы янки голосовали той ночью, остаться ли и сражаться с тугарами или сесть на судно и оставить это место и поискать безопасность. Я пришел, неся новости, что мы, жители Суздаля, восстали против бояр и также хотим бороться с тугарами.

— Полковник Кин, вы могли повернуться спиной ко мне в тот момент. Вы могли уехать, но вы решили остаться и бороться за нашу свободу.

— Эти люди, кто были с вами той ночью, — и его голос заколебался, — как же немного теперь их осталось.

Касмир сделал паузу, и Эндрю видел его эмоции и чувствовал комок в своем собственном горле.

— Вы не оставляли нас, Эндрю Кин. Именно мы оставили вас.

Эндрю хотел что-то сказать, смутившись. Он почувствовал на плече прикосновение руки Кэтлин, остановившее его.

— Мы оставили вас. Вы пытались учить нас, что, хотя вы сражались, чтобы дать нам свободу, у нас самих должна быть сила, чтобы защитить ее. Когда вы поехали из города, один, мы, наконец, осознали это.

— Мой друг, теперь я прошу вас. Поднимите свой меч снова. Примите командование армиями. Будьте Полковником Эндрю Лоуренсом Кином еще раз.

Когда он произносил последние слова, возобновилось скандирование, — Кин, Кин, Кин.

Пораженный, Эндрю с минуту был неспособен что-либо сказать в ответ.

— Что насчет Бугарина, и голосования за перемирие? — спросила Кэтлин.

— А, эти презренные. Мы загрузили их на паром через реку. Они собрали вещи и уехали по дороге к западу отсюда, — заявил Эмил, спускаясь по ступенькам, чтобы присоединиться к ним.

При его виде Эндрю оживился, протянул ладонь, и схватил его руку.

— Все началось на фабриках, — продолжил Эмил. — О, этот священник мог бы отрицать, но его монахи организовывали это. Вчера вечером забастовал весь город. Они неоднократно перерезали телеграфные линии, блокировали Капитолий и Белый дом. Бедные проклятые чинские представители не смели носа высунуть наружу из-за страха, что их разорвут на части.

— Они не свергали правительство, не так ли? — спросил Эндрю.

Эмил улыбнулся.

— Давайте назовем это «глас народа». Некоторых из сенаторов немного избили, возможно, паре из них было сказано, что, если они проголосуют не в ту сторону, их нельзя будет переизбрать, потому что они не проживут достаточно долго, для переизбрания. Но жители Суздаля дали понять, что они будут бороться до конца, а не пойдут ко дну, и также сообщили это по-настоящему открытым текстом Риму.