Валерий Волков - Блатные из тридевятого царства (СИ)

-- Зачем?

-- Не ведаю, барин, -- лепечет мужик, отвешивая поклон.

-- Ступай, -- киваю я, -- скажи, сейчас буду.

Мозг после сна включается в работу с неохотой. Я тянусь до хруста в позвоночнике и по шаткой лестнице лезу с сеновала на грешную землю. После чердачных сумерек солнечный свет режет глаза.

У ворот два стрельца при полном параде: в руках бердыши, на боку сабли кривые, у одного поверх красного кафтана белая берендейка через левое плечо перекинута. Смотрят сурово, недобро, из-под бархатных шапок с меховым околышем на широкие лбы струйки пота сбегают. Делаю пару шагов навстречу. Спрашиваю:

-- Чего надо?

-- Велено на суд княжеский доставить, -- отвечает стрелец с берендейкой.

Сон с меня, как пух с одуванчика слетает. Голова становится ясной, а мысли тяжелыми и тревожными.

Как и полагается в таких случаях -- возмутился:

-- За какие такие грехи?!

Брови стрельца дрогнули, взметнулись вверх, под шапку. Такое чувство -- будто не я задал вопрос, а зажатый в его руке бердыш без разрешения заговорил. Служивый одарил меня взглядом, каким вдова усопшего мужа в последний путь провожает и, не скрывая удивления, сказал:

-- Известно за какие, тебя Паханом кличут?

-- Меня.

-- Стража донесла -- керосин тайно провозил.

-- И чего теперь? -- Напрягся я.

-- За полтора литра, -- подал голос второй стрелец, -- штраф положен, рубликов пять, не меньше.

Я мысленно перекрестился: пять рублей ни пять лет. Перекрестился и почувствовал, как волосы подмышками шевелятся. Въехать-то в город -- мы въехали, а как выезжать будем? Вдруг снова досмотр. Если за полтора литра пол червонца, сколько же за баул Льва Соломоновича насчитают? Всю жизнь на Пиримидона бесплатно ишачить придется.

Сверху, от сеновала, раздался кашель. Я оглянулся. Кондрат Силыч, вытянув тощую шею, покосился на стоявшие под навесом пролетки и чуть заметно кивнул. Дышать стало легче. Увлекая за собой стрельцов, я поторопился выйти за ворота. Лишние глаза при уничтожении улик ни к чему. Надеюсь, у корешей хватит ума проделать все тихо и незаметно.

Шагая вслед за стрельцами, я задумался о коварстве судьбы. Нескладно как-то получается, стоит границу пересечь -- сразу в неприятности вляпываемся. Встречи с Пиримидоном я жаждал еще меньше, чем с Белобородом.

Тенистая улочка довела до княжеского подворья. Мощный особняк десятком окон глазел по сторонам. Меня провели мимо красного крыльца к неприметной маленькой двери. По крутой лестнице, заслонив лоб ладонью, чтоб впотьмах не набить шишек о низкий потолок, я поднялся на второй этаж и сразу наткнулся на крепкого шустрого паренька в синем камзоле с золотой вышивкой на подоле. Он окинул меня суровым взглядом и резко спросил:

-- Имя?

-- Пахан.

Молодой служка пошелестел бумагами и строгим чуть хрипловатым голосом произнес:

-- Ваше дело назначено на одиннадцать, ожидайте.

-- А адвокат будет? -- поинтересовался я.

Малый снова уткнулся в бумаги, холеный палец пару минут елозил по строчкам.

-- Нет. Такого сегодня не судим.

Я сел на лавку, стрельцы устроились рядом. Мимо провели бледного купца. У сводчатой двери в судебный зал торговец схватился за сердце, конвоиры безжалостно втащили его внутрь. Я украдкой нащупал в кармане посольскую грамоту, с ней как-то спокойней пред князем ответ держать.

Суд над купцом длился пять минут. Бедолагу вывели под белы рученьки и потащили на конюшню. Купчина горестно бормотал:

-- Но почто плетей-то? Почто? Я ж не специально боярину телегой ногу отдавил. Почто?! Пусть мне оттопчет...

Конца причитаний я не услышал, настал мой судный час. Стараясь выглядеть серьезным, я с опаской вошел в судебную комнату. У открытого настежь окна, развалившись в мягком кресле, скучал Пиримидон. Сбоку от него за маленьким столом примостился давешний служка. Больше сидячих мест не было. Паренек раскрыл рот, вместо слов с губ сорвался хрип, парень кашлянул и виновато произнес:

-- Извините Ваша Светлость, горло застудил.

Князь кивнул, служка прокашлялся и доложил:

-- Господин Пахан. Из праздношатающихся. Обвиняется в провозе полутора литров керосина.

Я умудрился не к месту улыбнуться. Глупо скалить зубы, когда обвинение предъявляют, но сдержаться не мог. В отличие от темного коридора в комнате солнечного света было с избытком и только сейчас удалось разглядеть помощника князя: строгое молодое лицо усыпано веснушками, густые волосы, зачесанные назад и налево, бесстыже оголяют сильно оттопыренное ухо. Такому ни при суде писарем состоять, а на базаре скоморохом работать. Я еще раз хихикнул. Парень понял причину веселья, обиженно надулся. Князь густым сочным голосом напомнил о деле:

-- Что имеешь сказать в оправдание?

Я унял смех и звонко ответил:

-- Ошибка Ваша Милость. Отродясь праздношатающимся не был. Состою на службе у Старобока, с посольством в Волынь еду, вот и грамотка имеется.

Пиримидон посмотрел подорожную, сменил гнев на милость:

-- Пшел вон! -- приказал князь писарю. -- Мы с послом о делах государственных толковать будем.

Служивый скорчил обиженную рожу и выскочил за дверь.

-- Садись, Пахан, -- кивнул князь на освободившееся место. -- Тут дело такое, я послов завсегда уважаю, да без штрафа отпустить тебя не могу. Стража не только мне, но еще и теще о каждой капле изъятого керосина докладывает. Так что пару рубликов изволь в казну внести, иначе меня жена со свету сживет.

Я спорить не стал. Отсчитал мелочью, сколько надо и высыпал горкой на стол. Пиримидон стыдливо отвел глаза. На князя жалко смотреть. Я медленно двинулся к двери, но Пиримидон так горестно вздохнул, что пришлось остановиться.

-- Это теща придумала монополию на керосин ввести. Такие цены ломит, что народ обо мне уж черти что думает, а ей все мало, последнюю нитку с голытьбы содрать готова, -- разоткровенничался князь. -- И выгнать не могу, если вот развестись... Как думаешь?

Такого поворота я не ожидал. С уходом пришлось повременить. Пиримидон явно хотел выговориться, да пока я не появился, подходящих ушей найти не мог. В семейных делах советчик с меня никакой, поэтому вопрос князя остался без ответа. Пиримидон грустно качнул головой, не по годам седые волосы упали на широкий лоб. Богатырь человек, что твой медведь, а с тещей родной сладить не может. Вот тебе и загадка природы.

-- Пойдем, -- встрепенулся Пиримидон, -- подальше от хором. В укромном месте браги выпьем, а то неровен час -- тещенька нагрянет. Два рубля сумма для штрафа малая, обоим конец настанет, ей твои грамоты посольские, что колорадскому жуку ботва картофельная, сожрет и не подавится.

Только мы собрались самоликвидироваться, на пороге возникла сухонькая женщина с претензиями на звание светской дамы. Бальзаковский возраст она успела отгулять еще до того, как вымерли динозавры, но, не смотря на преклонный возраст, в ее фигуре, правда не везде, лишь местами, угадывались отголоски былой красоты.