Валерий Волков - Блатные из тридевятого царства (СИ)

-- Евсей, буди Ольгиного Гришку, он лошадь с телегой обещал, пусть запрягает. Васька на тебе Кондрат Силыч, как мимо колодца проезжать будем, не забудь найти и погрузить.

-- Есть не забыть! -- По-военному отчеканил Васька.

Искать Кондрат Силыча не пришлось, сам объявился. Свеж и подтянут, глаза блестят молодецки, словно и не пьянствовал всю ночь. Завидев меня, бодро поинтересовался:

-- Пахан, а ты чего на ногах в такую рань? Отдохнул бы еще, я тут присмотрю за порядком.

-- Да что-то не спится, -- пробурчал я, отводя глаза в сторону.

-- Ну, коли так, может, тогда по холодку в степь двинем, чего по жаре днем маяться...

Наверно я ослышался. Кондрат Силыч -- и по холодку! Это не может быть, потому что -- быть не может!

На крыльцо выскочил Антоха, в руках пар десять новых сапог. Хозяйственный пастух не желал расставаться с честно заработанным добром. Сгрузив все в телегу, он поманил к себе Федьку.

-- Слышь, там по огороду какой-то мужик пронесся, уж не твой ли "кабанчик" бегает, ветеринара ищет?

-- А может, это твой рыбак к утренний зорьке на реку торопится? -- Огрызнулся Подельник.

-- Не рыбак-то, -- успокоил обоих Кондрат Силыч. -- Немтырь это бегает.

-- Так он вроде как на крестины уехал. -- Напомнил Федька.

-- Я тоже так думал, -- кивнул Кондрат Силыч, -- и поперся жену его домой провожать. Сидим, чаи распиваем, а он раз -- и нарисовался, я еле штаны нацепить успел. В общем пообщались...

-- Как же ты с ним общался, он же глухонемой?

-- Как-как, на пальцах. Я ему средний показал, он мне кулак. Хорошо окно в спальне открыто было, ели выскочить успел. Вот он и носится теперь по деревне, меня ищет. Так что, Пахан, коли все проснулись, давай от греха подальше по холодку уедем...

Все кроме меня жаждали уехать по холодку, а против коллектива не попрешь. Взвесив все за и против я уже и сам мечтал оказаться подальше от гостеприимных Гришуков. Двор наполнился суетой. Заспанный Гришка ни как не мог взять в толк, чего это нам в такую рань приспичило в дорогу собираться. Лошадь и та еще зевала, в умных глазах читался тот же вопрос, что и у хозяина. Но ни кобыле, ни Гришке объяснять ничего не стали. Загрузились в телегу и ходу. Последним, в обнимку с бутылям самогона, заскочил Евсей. Притормозили лишь однажды, у колодца, где на помятых скатертях осталась куча еды, не пропадать же добру.

Уже на выезде повстречалась бабка, бредет по дороге слезами умывается.

-- Марфа ты чего? -- Натянул вожжи Гришка.

-- Да вот! -- ответила женщина, прижимая к груди здоровенного кота. -- Какая-то сволочь котика кастрировала, найду -- убью!

-- Ты чего встал! Погоняй, давай! -- Разволновался Федька. -- Некогда нам, видишь, опаздываем.

Гришка послушно щелкнул бичом и лошаденка прибавила ходу. Многострадальные Гришуки скрылись за поворотом.

Практика показывает, если утро выдалось скверным -- вечер будет не лучше. Насчет вечера не знаю, до него дожить надо, а вот денек и, правда, начался пакостно.

Погони мы не опасались, во-первых -- отъехали уже прилично, во-вторых -- попробуй нас найди, мы и сами не знаем куда едем, а в-третьих -- больным похмельем мужикам делать больше нечего, как за нами гнаться. Проблема нарисовалась с другой стороны. Стойбище хана находилось на левом берегу, а наша телега тряслась по правому.

До этого момента я даже не думал об этом. Река широка и глубока, мосты в сей глуши не предусмотрены, а если вплавь, то, как писали умные люди -- "не всякий блатной доберется до середины..." С классикой не поспоришь, не знаю как кореша, а я без спасательного жилета, точно пузыри пущу.

Имелся, правда, паром, но дорога к нему заказана. Находился он выше по течению в торговом городе Волыни, встреча с тамошней стражей радовала нас не больше, чем больного визит гробовщика. Да и возвращаться назад придется через Гришуки, где еще тлеют головешки кузни, бегают кастрированные коты и обиженные мужья. А потому мы ехали дальше, удаляясь от парома, Гришуков и стойбища. Куда-то ж надо двигаться.

Недолго кореша наслаждались утренним холодком. Выдержки хватило ровно на час, потом у всех началось "потрясающие" настроение. Колотило и потряхивало так, что зубы крошились. Я не садист и мне тоже несладко, но я принципиально не замечал умоляющих взглядов. Хотели по холодку -- получайте! Полной грудью глотайте утреннею свежесть, ей и опохмеляйтесь! И нечего глаза бесстыжие мозолить об меня. На бутыль с самогоном зыркайте, самовнушением занимайтесь...

Моей выдержки хватило на целых три минуты.

-- По сто грамм на брата, не больше! -- Приказал я.

Два раза повторять не пришлось. Разливающим оказался Евсей и его "сто грамм" вряд ли влезли бы в двухсотграммовый стакан, но я промолчал, тем более что первому налили мне. Внутри сразу похорошело, а снаружи сделалось заметно теплей. Последним причастился Гришка, самогон подействовал на него отрезвляюще и он начал задавать нудные вопросы:

-- А куда мы собственно едем?

-- Прямо. -- Ответил я.

-- А чего в баньку не остались? Али париться не любите?

-- Любим, Гриша, -- вздохнул Кондрат Силыч. -- В баньке париться любим, припарок после бани терпеть не можем.

-- Ну, тоды конечно. -- Философски заметил Григорий.

Ухоженная лошадка неторопливо трусила по укатанной дороге. Телегу почти не трясло. Слева река журчит чуть слышно, справа трава в пояс -- от безветрия даже не колыхнется. Прямо по курсу на небо лениво взбирается солнышко, пока слепит, не жжет. Воздух словно застыл, вобрал в себя запахи полевых цветов и отпускать не хочет. Комар здешний и тот без наглости, прожужжит над ухом и отстанет. Такое чувство -- в сонное царство попали.

Так мы и ползли от горки до пригорка. Лошадь на ходу спит, Гришка дремлет, кореша медленно моргают, я природой любуюсь. Первую остановку сделали ближе к полудню. Кости размяли, да пожевали малость. На этот раз я был непреклонен, обед прошел в "сухую". Один стакан -- лечение, второй, да еще на старые дрожжи -- пьянка. Впереди степь и чего от нее ждать даже Азам не знает. Гриша не найдя с кем чокнутся, употребил в одного, он за рулем, ему можно.

И опять запетляла дорога, долгая и бесконечная, как унылая песня степняка. Вдоль реки густо стелется тальник, на зеленых ветках качаются мелкие серые птицы и негромким протяжным свистом подпевают скрипящим колесам. От такой природной идиллии челюсти сводит. Тишь и полная благодать. В таком мире святым и блаженным жить, как нас грешных сюда занесло -- уму не постижимо.

Длилось это не долго, до первой глубокой колдобины. Лошадь яму перешагнула, а телега не смогла. Передние колеса по самую ось ухнули в землю. Разомлевший Григорий потерял равновесие, его швырнуло вперед и, угодив носом в круп коня, он рухнул на дорогу. Кобылка встрепенулась и по-честному рванула вперед. Передок телеги выскочил из ямы, а вот задние колеса, как вошли, так и остались в ней. Мы полетели вслед за Гришкой, стой лишь разницей, что тот приземлился на проселок, а нас разметало по обочине.