Андрей Завадский - День Победы. Гексалогия (СИ)

Олег Бурцев отстоял всю речь генерала. Оказавшись в первой шеренге, он видел командующего, вышедшего в одиночку перед строем, слышал каждое слово. И когда все закончилось, уверенно двинулся к палатке, много дней подряд служившей домом бывшему гвардии старшему сержанту. Но Олег никогда, ни на мгновение не забывал о доме настоящем, где его ждали и ждут. Неторопливо шагая в общем потоке, Олег не заметил подошедшего к нему человека и вздрогнул рефлекторно от неожиданности, услышав над самым ухом:

— Здорово, сержант! И ты здесь?! Черт возьми, как же я тебя раньше то не увидел?

— Товарищ майор?!

Олег удивленно окинул взглядом коренастую фигуру спецназовского командира, того, с кем бывшего сержанта однажды уже сводила судьба в ущелье на грузинской границе. Он не забыл, как они вместе ползали по камням под пулеметным огнем, как не забыл и сам майор того, кто своим телом принял предназначавшуюся ему, Беркуту, пуля снайпера.

— Черт возьми, даже и не думал! — Беркут от души хлопнул Бурцева по плечу, и от такого удара бывший отнюдь не дистрофиком старший сержант едва устоял на ногах. — Как же угораздило тебя? Помню, ты уже к «дембелю» готовился?

— Как раз отправки ждали на аэродроме, в Грозном, когда началось. Там такая каша заварилась! Черт, весь город же кровью залили…

Олег вздохнул, вспоминая, как приходил в себя, контуженный, оглушенный, на набережной Сунжи, а мимо потоком шли американцы — пешком, на машинах, на пролетавших низко-низко над головой вертолетах. Русский для них был что пустое место. На сержанта не надели наручники, его даже не били, так, пару раз отвесили пинка да разок приложили прикладом. Их оказалось там человек двадцать, русских солдат и офицеров, в большинстве своем раненых или контуженных, и всего один американец присматривал за ними. Но что могли сделать безоружные, измученные, не понимавшие, что происходить и где они находятся люди против штурмовой винтовки, ствол которой всегда был нацелен на гурьбу пленников.

Олег был десантником, был бойцом, одним из лучших, какие только защищали Россию, и не мог свыкнуться с мыслью о плене. Но всякий раз, когда он собирался с силами, сжимал волю в кулак, готовясь наброситься на конвоира, вцепиться ему в глотку руками, зубами, сержанту начинало казаться, что американец, не отрываясь, смотрит именно на него. Смотрит и ждет, когда русский дернется, чтобы со спокойной совестью нашпиговать того свинцом. И Олегу стало страшно… и стыдно. И стыд этот, осознание своей слабости, до сих пор терзали его, мешая спать по ночам.

— А вы как тут оказались, товарищ майор?

Бурцев не верил, что суровый спецназовец мог дать врагу взять себя в плен. Ранение, контузия — еще куда ни шло. И то такие люди не попадают в руки врага живыми, этого просто не могло быть.

Тарас Беркут молча взглянул на сержанта. Майор многое мог бы рассказать. Например то, как его группа сражалась сперва с русскими десантниками, своими братьями, а затем — с американцами, с самой «Дельтой». О том, как они, теряя товарищей, вытащили из-под огня президента Швецова ля того лишь, чтобы он, как и защищавшие его спецназовцы, приняли смерть от своих же. Майор мог рассказать о том, как, потеряв всех своих бойцов, много часов бродил по горам, слыша, как пролетали над головой самолеты, и даже не догадываясь, что за эти часы началась и закончилась война, которую его родина проиграла. Но сказал майор совсем другое, не вспоминая прошлое без нужды.

— Давно здесь? — Спросил Беркут, шагавший по правую руку от сержанта, подразумевая, что в лагерь доставляли людей до сих пор, отлавливая тех, кто укрывался в Грозном или пытался уйти в горы, не иначе, чтобы там начать партизанить вовсю.

— С первого дня. Суки! — Олег с ненавистью взглянул на вышку, с которой за толпой лениво наблюдал одинокий часовой. — Поближе бы подобраться, порвал бы голыми руками!

— Что делать надумал, сержант?

Олег догадался, что майор спрашивает его не о планах мести американцам, и произнес в ответ:

— С меня войны хватит! Свои дембельнуться не дали, так пусть хоть американцы домой направят.

— Дезертировать решил? — нахмурился Беркут.

— Не надо, майор, — резко ответил сержант, развернувшись на каблуках, чтоб оказаться лицом к лицу со спецназовцем. — Я больше никому ничего не должен. А дома меня ждут. Я честно служил этой стране, и хватит с меня! Теперь я буду защищать только то, что вижу, то, что могу понять! Не народ, которому на меня похрен, не родину, которую уже успели продать и перепродать сорок раз, а свой дом, тех, кто мне близок и дорог! Вот за них умру без колебаний!

— Успокойся, сержант! — Тарас Беркут примиряющее поднял руки. — Я тебя обидеть не хотел! Твое право, ты выбрал, что важнее, так теперь действуй! Отправляйся домой, американцы же обещали отпустить тех, кто не захочет работать на них! Будь со своими, чувствую, ты им очень сильно понадобишься!

— А вы как?

— Я семнадцать лет погоны ношу, и не важно, кто сидит в кремле, Россия все равно остается! Ей служу! И никто кроме нас сами сейчас в нашем доме порядок не наведет! Американцам дела нет, а сунутся, будет еще хуже. На хрен мне такие миротворцы нужны! Для них все мы — туземцы, варвары и дикари, и жалеть нас никто не станет, неважно, гражданский или не гражданский на прицел попадется. Нет уж, лучше я сам, надежнее так!

— Врагу служить? — Бурцев помотал головой. — На пиндосов теперь пахать? А если в своих прикажут стрелять?

— Не врагу, а родине, которой я присягу давал, и забывать об этом не собираюсь! И потом, возвращаться мне некуда, нет у меня ни дома, ни семьи. Брат только двоюродный, так он на ТОФе [9] ТОФ — Тихоокеанский флот. служил, уволился недавно, хрен доберешься до него теперь! А насчет «прикажут», так это еще видно будет!

— Но как же так, товарищ майор? Почему нету никого?

— Родители умерли недавно, старые уже были. А жена с дочкой… мы в Волгодонске тогда жили, как раз, когда «чехи» туда грузовик со взрывчаткой притащили, через все посты, через ментов ссученных! Я-то как раз на учениях был, вот и вернулся, чтоб на пепелище посмотреть…

— Эх!

Олег вздохнул, пожалев, что задал свой вопрос. Он видел, что Беркут стал чернее тучи, выдавливая из себя слово за словом.

— Ничего, сержант, все в прошлом, — усмехнулся майор.

Они стояли в проходе между палаток, а мимо спешили куда-то военнопленные, одинаковые из-за камуфляжа и щетины на щеках. Тарас Беркут внимательно посмотрел на сержанта, словно запоминая того, и, протянув Олегу руку, произнес:

— Все, пора, боец! Ждать меня не будут! А ты отправляйся поскорее домой, будь со своими. Тебя там ждут, конечно! Ведь никто не знает даже, жив, нет ли! Бог даст, еще свидимся, сержант! Долг за мной!