Олег Еремин - Пираты Драконьих гор (дилогия)

Мысль о них заставила Трорвля сжаться и с опаской осмотреться по сторонам. Ни единого движения, ни одного силуэта. Они уже ушли. Только вдалеке, на окраине ристалища, виднелись редкие медленно движущиеся огоньки. Юноша знал, что часть Божественной стражи остается и всю ночь патрулирует границы ристалища. Чтобы добить таких как он.

Трорвль подтянул колени и, обняв их, сжался в комок.

«Может быть, выйти к ним? Пусть убьют», — подумал он и тут же отбросил эту мысль, поняв, как отчаянно он все еще хочет жить. Жить, вернуться в племя, опять увидеть Арриську.

Только как? Попробовать прорваться через кольцо патрульных? Или остаться здесь до следующей ночи? Об этом даже подумать страшно. Провести целый день среди мертвецов, притворяясь одним из них, страдая от голода и жажды…

Но Трорвль понял, что ему придется поступить именно так. Сейчас у него не хватит сил, чтобы незаметно прокрасться между разъездами.

Юноша улегся на землю, продолжая сжиматься в комок и вздрагивая то ли от ночного холода, то ли от страха. Его ждали самые жуткие и тяжелые сутки в его жизни.

Зимнее становище племени полета стрекозы было в трехстах лигах к северо-востоку от ристалища. Но Трорвль отправился на юго-восток. Туда, куда должно было в самое ближайшее время откочевать его племя — на место весенней стоянки. Море уже наступало на степь. Вернее, оно начало отвоевывать первые метры территории еще месяц назад, задолго до Побоища. На этот возмутительный факт старательно не обращали внимание. Ведь воины еще не «отправились на север», а, значит, разлив не имел права начаться. Это еще сильнее подточило веру юноши в предания и традиции. Когда-то в детстве он свято верил во все это, и даже мечтал оказаться в Божественном воинстве, сразиться с Богами зимы и холода. Но теперь он отчетливо понимал, что разлив моря — следствие таянья снегов. Сначала в Великой степи, за пределами теплого пояса, охватывающего Дышащее море, а потом и полярных льдов.

Кстати сказать, таянье снегов в степи уже стало заметным. Ручейки, стекающие к морю на глазах превращались в речушки, а вскорости и в реки. Мелкие и неимоверно холодные. В одной из них он на вторую ночь после побоища отмывался от крови и грязи. И пил, пил, пил.

Но мелкие речушки, стекающие по степи это ерунда, по сравнению с Северной. Главная степная река, текущая с запада на восток в пятистах лигах к северу от ристалищ, являлась границей между этой самой степью и бесконечными болотами, переходящими в приполярную тундру. Севернее нее народ Зеленого Каганата не селился даже зимой, не смотря на бескрайние луга, и все еще теплый климат. В степи не из чего было сделать лодки, чтобы пересечь ее даже зимой, пока она узкая. А сейчас она, питаясь таящими снегами, разлилась на многие десятки лиг, заставляя племена, зимовавшие на ее берегах первыми сниматься со своих мест и откочевывать к югу. Ну а вслед за ними начали переход на временные стоянки и остальные племена.

Хотя не все. Те, что были невдалеке от ристалищ, сниматься не торопились. Разлив Дышащего моря до них дойдет не раньше чем через месяц, так что можно продолжить выпасать стада. И ускоренно их забивать, чтоб успеть заготовить мясо для долгого, длинной в тысячи лиг, перехода в летние степи.

Этим вялящимся мясом Трорвль и разжился на третью ночь после боя. Было очень страшно подкрадываться к чужому стойбищу. Так страшно, что он забыл об угрызениях совести. Воровство у кочевников было редким и презираемым грехом. Но голод есть голод. За тучные зимние месяцы Трорвль успел забыть, что это такое — постоянно хотеть есть. Жара и голод — были его главными воспоминаниями о летних стоянках. И тогда за украденный кусок пованивающего и каменно твердого вяленого мяса вполне могли убить или хуже того — выгнать из племени. А сейчас это самое мясо вялилось безо всякой охраны на длинными рядами натянутых между расчалками веревках на окраине становища.

Трорвль срезал себе целую охапку пластов уже неплохо просушенного мяса. Чтобы как можно дольше продержаться на нем, перед следующим воровством.

Срезал мясо он острым краем обломанного наконечника копья. Трорвль нашел его на поле ристалища. Дружинники Божественной стражи не стали его подбирать, а может, просто не заметили. Юноша понимал, что если бы он поискал получше, то наверняка нашел бы нормальное оружие. Но ковыряться в море трупов было свыше его сил. Он, наоборот, постарался как можно быстрее покинуть место смерти пятидесяти тысяч молодых воинов. С тех пор он таился днем в высокой траве, а ночью шел, ориентируясь по звездам на юго-восток. Он помнил, что его племя становится на весеннюю стоянку на северном берегу третьей отсюда речушки лигах в пятидесяти от берега моря. Места стоянок были давным-давно определены и размечены столбами с нанесенными на них знаками племен. Круг за кругом, период за периодом они останавливались в одних и тех же местах, на одно и то же время.

Круги жизни. Из которых Трорвль выпал.

Труднее всего было найти нужный ему род. К становищу племени он вышел достаточно легко. Все кочевники великолепно умеют ориентироваться по Солу, звездам, лунам. Это и понятно, выпасая стада, они иногда очень далеко отходят от родного становища, а найти путь назад в бескрайней и совершенно однородной степи не умея ориентироваться и не держа постоянно в голове направление почти невозможно. Так что Трорвль чувствовал, где и на каком расстоянии от него находятся нужные ему места. Такие, как стоянка его племени.

Трорвль вышел почти точно к излучине реки. Вот только кругом плотно разместились десятки и сотни племен, уже откочевавших с севера, так же как племя Полета стрекозы. Пробираться между ними было неимоверно трудно. Он несколько раз попадался на глаза, к счастью без особых последствий. Юноша был такого возраста, что вполне мог быть принят за рожденного весной или даже летом. Боевые метки на спине, груди и лбу он давно уже оттер, и даже красные пятна стесанной кожи на их местах уже зажили и не выделялись на загоревшем теле. Но все равно ходить вот так между чужими племенами было очень рискованно. Люди могли задастся вопросом: «а что тут делает незнакомый молодой парень?»

Но гораздо опаснее стало пробираться между становищами его родного племени. Племя Полета стрекозы было небольшим — тысяч пять или шесть степняков. Не то, чтобы все друг друга знали, но знакомых было слишком много. Поэтому Трорвль действовал очень осторожно, двигаясь только по ночам, днем отходя в степь и там затаиваясь.

Из-за этого его не покидал страх. Он поселился в нем, крепко и надолго. Вот только страх был не таким как раньше. В тот жуткий день, который он провел на поле ристалища среди десятков тысяч мертвецов, ужас поднялся до такого запредельного уровня, что как бы отделился от его души. Он превратился во что-то отдельное. А ночью, когда надо было уходить, Трорвль понял, что, не совладав с ним, не сделает и шага. И он скрутил ужас, загнал его в стеклянную клетку. С тех пор страх живет в ней, обдавая холодом душу, подсказывая, когда стоит затаиться или бежать, но, не мешая действовать.