Виталий Винтер - Багровый рассвет

Время даёт многое, если успеешь взять. Автоматизм и умение стрелять сменяет необходимость думать. Стрелять и попадать, и никаких сомнений ни в чём. Просто так надо, и не я первый – не я и последний. Чувства и мысли отбросить, вырвать или закопать. Равно как и слёзы, воспоминания о тех, кого больше нет. Остаётся только мстить и жить только ради этого. Слёзы такие, что глаза сухие и только тугой ком в глотке, который не даёт ни вздохнуть, ни сказать ни слова. Так всё началось для него…

Неожиданно всё резко переменилось. Пропало то спокойствие, царившее вокруг, сменившись натянутым, словно гитарная струна, предчувствием опасности. В полумраке южной ночи терпкий запах высохших трав неожиданно вытеснила прогорклая вонь сгоревшей солярки. На невысоких дюнах замелькали многочисленные тени, которые, то появляясь, то исчезая в складках местности, стали быстро и бесшумно приближаться. Сашка, всё так же отрешённо глядя куда-то сквозь появившегося противника, бесшумно снял своё «весло» с предохранителя и распластался за толстым дубовым стволом. Расстегнув клапаны на кармашках с гранатами, он приготовился к бою. Последнему бою, если судить по количеству воинов Халифата, всё появлявшихся и появлявшихся от тёмных вод моря.

Они шли плотными рядами, не скрываясь, и казалось, что зашевелилась сама земля. «Чёрные» не захотели или не удосужились образовать правильные цепи, и на него пёрла, именно пёрла, толпа без конца и края. Сашка вскользь подумал, что их тонкая, выбеленная солнцем камуфляжная линия хоть и откована закалённой десятилетиями непрекращающейся войны сталью, но вряд ли выдержит такой напор. Но такие мысли не в первый раз посещали его голову, а возможностей умереть, за всю короткую и тяжёлую жизнь, у него уже было предостаточно. Разум паниковал, а тело делало привычную и отлаженную до автоматизма работу. Оценив, что позицию ему вряд ли дадут сменить, он аккуратно взял одну за другой две гранаты и, вырвав чеку поочерёдно у обеих, – стал во весь рост за мощным, как каменный редут, стволом дерева. Последнюю гранату он оставил себе. Попасть в плен к «этим» он не хотел и желал своему исчезнувшему другу подхорунжему Щербакову того же в подобной ситуации – только смерти. «Лимонки» приятно холодили ладони, а ребристый корпус, отлитый тут, на Острове, из «сухого» чугуна и начинённый двойной порцией тротила, давал уверенность в том, что враг, вторгшийся на его землю, умоется кровью. Самое главное, что билось в голове, – «Не умереть бессмысленно», как до него многие сотни тысяч его соотечественников, надеявшихся на то, что всё ещё как-то образуется и на пресловутое, хрестоматийное – моя хата с краю. Вот только эти, что с крайних хат, в большинстве своём поплатились первыми, за свою аморфность и бесхребетность. Для всех сторон в этой долгой войне, всех против всех, они были просто мясом и ресурсами, без права голоса, которого они и не имели по своей природе. Точнее, и не хотели оного иметь – слишком сложно, как это ни печально констатировать, для большинства населения заниматься тем, чтобы думать, а ещё труднее совместить этот процесс с осмысленными действиями. Для них всех было слишком поздно думать, созидать и просто жить – они стали смазкой и грязью на равнодушных колёсах войны, бесконечно движущихся уже несколько десятилетий в сторону Ада.

Сам момент, когда нужно было бросать гранаты, младший урядник даже не уловил, а просто почувствовал каждой клеточкой до последнего предела напрягшегося тела и распрямил, словно звенящие струны, нервы. Отведённая в замахе рука рванулась вперёд и вверх – чёрный кругляш взвился в воздух, а он уже, отпрянув за ствол дерева и перекинув другую гранату в правую руку, вновь на мгновение выглянул из-за ствола и послал по высокой дуге следующий подарок воинам Чёрного Халифата. Когда впереди рванули, один за другим, два резких, как удары грома, взрыва, он уже лежал на пыльной, ещё сохранившей тепло жаркого дня земле, прижав к плечу приклад, отполированный до блеска, несчётным количеством предшественников.

Два взрыва сверкнули неяркими рыжими вспышками в самой гуще прущих, словно живая волна, накатывающая на берег, «чёрных». «Карманная артиллерия» островников с разлётом до двухсот метров выкосила два кратера в рядах нападавших. И тут же младший урядник вжал с силой курок, выпустив полную, во весь магазин, очередь в тёмную массу, затопившую всё перед ним. Особо тщательно целиться не требовалось – врагов было слишком много. Сашка отлично видел, как его огонь вырубил целую промоину в надвигавшейся неотступным валом орде, но она тотчас же заполнилась новыми тенями. Тёмная масса перед ним взвыла, бросившись вперёд, и ответный огонь хлестнул по толстому стволу, земле и старым стенам – выбивая острые щепки и подняв тучу серой даже в темноте пыли. «Чёрные», в отличие от островников, боеприпасов, как всегда, не жалели.

Весь пляж перед ним заплясал огоньками ответного огня. Толстый ствол, давший ему защиту, мелко задрожал, принимая на себя удар сотен стальных пчёл, впивающихся в него, разгрызая росший и крепчавший десятилетиями ствол.

Сашка быстро и не суетясь заменил пустой магазин. Выпрямился во весь рост за толстым стволом, прищёлкнул тускло блеснувший во вновь появившемся свете луны штык. Последний бой, он, оказывается, может быть не таким уж и трудным – мелькнуло в его голове. Может быть, он просто знал, что для него всё закончится быстро, и просто надеялся захватить с собой как можно больше тех в темноте…

Внезапно над головой раздался вой и поле боя одновременно осветилось сразу тремя красными «люстрами», выхватившими из темноты двигающиеся массы десанта в чёрном камуфляже. Затем сверху, разрывая воздух визгом и шипением, опустились хвостатые кометы реактивных снарядов и всё исчезло – скрытое частыми кустами оранжевых фугасных разрывов.

Через минуту всё было кончено. Сашка не помнил, как оказался сидящим под дубом, раскинувшим толстые ветви, которые в мрачном и неживом свете луны казались крючковатыми руками, тянущимися в небо в попытке сорвать с него искорки звёзд. С затянутого дымом и пылью берега тянуло кислой вонью тринитротолуола и, как ни странно, свежим запахом моря. Вокруг, как и пару минут назад, стояла, в прямом смысле, мёртвая тишина. Раненых, после обстрела пехоты на открытом пространстве из кассетных ракетометов, не оставалось.

Справа от него, в развалинах дома, заросшего кустарником, раздался шум. Он напрягся, взяв угловатые в сером лунном свете развалины на прицел. Но уже через мгновение опустил ствол, увидев широкий силуэт, показывающий ему сжатый кулак. Из скопища теней, почти бесшумно, появился хорунжий Шестопал и словно ртуть перелился из стоячего положения, занял позицию рядом с ним. Присел и упёрся на одно колено, прильнув к прицелу своего штурмового «Ятагана». Через мгновение он оторвался от созерцания изрытого мелкими воронками и заваленного трупами пляжа и, подняв забрало шлема, под которым сверкнули в улыбке белые зубы, радостно похлопал его по плечу.