Mихаил Ахманов - Тень Земли

Саймон скользнул за спинку кресла.

– Развлекаешься, дон Хосе?

Морщинистое лицо со слезящимися глазами обратилось к нему. Голова тряслась – мелко, безостановочно, и в такт ей дергались бескровные губы. Болезнь Паркинсона в последней стадии, подумал Саймон. Или, возможно, последствия инсульта. Ему вдруг расхотелось убивать дона Хосе.

– Т-ты… к-кто? – выдавил старик. – Гр.. Гришка п-прислал? Уб-бить?

– Нет, – Саймон покачал головой.

– 3-значит, из ЦЕ… ЦЕРУ?

– Это ближе к истине.

– К-как пробрался? М-моя охрана? Речь старика сделалась отчетливей, будто губы его вспоминали, как произносить слова.

– Охрана на пирсе спит, – произнес Саймон. – И не пытайся позвать других. Это бесполезно.

Лицо дона Хосе заходило ходуном: веки и губы задрожали, дернулись щеки, стали закатываться зрачки. Но он, видимо, был в полном сознании и трезвом рассудке.

– Т-ты прилетел недавно? Через К-Канаду?

Прилетел, отметил Саймон, машинально кивая. Через Канаду! Выходит, тут было на чем летать?

– Не докладывают мне… – пробормотал старик. – Будто и н-нет меня вовсе… Человек прилетел, а я н-не знаю… Хотя… – выцветшие глазки уставились на Саймона, – хотя п-пан Сапгий тоже ищет моей смерти. Н-недоволен… – Это являлось не вопросом, а констатацией факта, – Я не нашел «Полтаву». Оружия тоже нет. Только это…

С неожиданным проворством он подтянул к бортику один из игрушечных кораблей, наклонился и выхватил его из воды. Брови Саймона полезли вверх. На дрожащей ладони старца лежал крохотный крейсер-тримаран с боевыми башенками, мачтами, антеннами и даже самолетами на посадочной полосе. Точная копия «Полтавы».

– В-вот, возьми… Другого н-нет.

Саймон сунул игрушку за пазуху. Ее с великим мастерством вырезали из черного дерева, прикрепив к пробковой пластине – вероятно, чтобы моделька могла плавать.

Дон Хосе что-то забормотал, и Саймон склонился к нему, пытаясь разобрать медленную невнятную речь.

– В-всю жизнь… на кораблях… п-повеселился… от К-Ка-нады д-до Ар-ргентины… на Ам-мазонке… на П-Парашке… Теперь – т-тут… у лужи с игрушками… 3-зачем жить? П-пла-вать нельзя… п-пить нельзя… бабу нельзя… Я с-сам… с-сам бы умер… Т-только не от Гришки… не от Хайме… Лучше ты, чем другой…

– Почему они ищут твоей смерти? – спросил Саймон. В горле у дона Хосе забулькало, захрипело – кажется, он смеялся..

– В-ижу… н-недавно прилетел… н-не знаешь… Старая история… Хайме б-был молод, и я б-был молод… лют… руку ему-отхватил… мог бы – башку, но без нее он бы столько н-не прожил… Шутка! Полвека б-без руки, кхе? К-каково? Н-не любит меня… очень…

– А дон Грегорио?

– Гришке люди мои нужны, к-корабли… Анаконду подмял, с Хайме д-договорился… Т-теперь на мое зарится… Чего ж не позариться? У всех – н-наследнички… У Гришки – дочь с племянниками, у Хайме – сыновья. Хорхе н-наплодил ублюдков… А у меня – никого! Мои паханы будут власть делить. Сергун, Митяй и Понт. М-может, Гришка с ними и стакнется… м-может, и Пимена объездит…

– И что потом?

– П-потом? – Старик внезапно оскалился, будто дряхлый, но сохранивший зубы волк. – Потом они Хорхе к-кровь пустят. П-передел случится, вот что потом! Успеешь ноги унести – т-твое счастье. В порт иди, к м-моим паханам. Скажешь им слова на тайном языке, будут знать, что от м-меня пришел…

– Какие слова? – спросил Саймон и услышал на искаженном английском:

– Оллз фиш зет камс ту зе нет…

Тайный язык! Пожалуй, здесь он мог считаться тайным – забытый и мертвый, как речь шумеров или древних египтян. И столь же непонятный, как язык аборигенов Тайяхата.

«Alls fish that comes to the net», – повторил Саймон про себя. «Что в сетях, то и рыба».

Дон Хосе продолжал бормотать:

– В порт иди, в порт… К Сергуну… или к Митяю… Найдешь их… А коль вернешься, скажи своим – нечего у н-нас искать и н-незачем. Н-нет ничего, давно нет…

Это он об оружии, догадался Саймон и спросил:

– Может, Грегорио что-то известно? Или Анаконде?

– Н-не думаю. Но если не веришь – спроси.

– Спрошу. – Саймон поднялся и отступил к зарослям. – Спрошу, дон Хосе. Прощай. Привет тебе от пана Сапгия.

– Обожди… – Старик потянулся к нему дрожащей рукой. – Т-ты как моих качков усыпил? Т-там, на пирсе?

Саймон неопределенно пожал плечами,

– Есть способы, дон Хосе.

– Есть, с-слышал… У нас забыли, а у вас, видно, помнят… У нас б-болыпе ножиком или д-дубиной… н-не хочу… и трястись н-не хочу… Хочу уснуть! Б-быстро. С-сделаешь?

Опустившись на колени, Саймон заглянул в морщинистое лицо. Первый дон, разысканный им в Рио, был стар, немощен и жалок, словно крыса, которой перебили хребет. Он, несомненно, умирал; он шел в Погребальные Пещеры мучительным путем, что было карой за прошлые грехи, за всех сгоревших в топках и переправленных на дно. Саймону уже не хотелось его убивать; возможно, это было б вмешательством в прерогативы судьбы, определявшие, кому и как закончить жизнь.

Но дон Хосе просил о смерти. Как человек, соприкасавшийся с ней и выступавший нередко ее посланником, Ричард Саймон знал, что она предстает в самых разнообразных обличьях и, в зависимости от ситуации, может являться казнью, карой, мукой, искуплением или избавлением. Кара была налицо – но заслужил ли этот старик избавление?.. Саймон, не веривший ни в дьявола, ни в Бога, не задавался таким вопросом, ибо его воспитали тайят, не склонные в отличие от людей решать моральные дилеммы. Для них просьба о смерти была всего лишь милостью, оказанной врагу, – последней и единственной.

Он коснулся пластины браслета "задержал на ней палец, чувствуя, как цепенеют мышцы; гипнозер был выведен на максимум, и даже для его тренированного мозга удар оказался слишком сильным. Старик, сидевший в кресле, хрипло выдохнул, потом, закрыв глаза, откинулся на спинку. Голова его больше не тряслась, руки лежали на коленях, морщины сделались глубже, щеки обвисли и будто закаменели, придав лицу выражение монументального спокойствия. Здоровых людей гипноизлучатель не убивал ни при каких обстоятельствах – они лишь погружались в сон, более или менее крепкий, в зависимости от дозы и персональной восприимчивости. Но Хосе Трясунчик не был здоровым человеком, и сейчас он стремительно плыл по реке Забвения к океану Вечных Снов.

Саймон несколько раз глубоко вздохнул, чтобы насытить кровь кислородом, поднялся с колен и перепрыгнул через живую изгородь. За ней, у ног усопшего, плавал в бассейне длинный бамбуковый шест, медленно вертелся, подгоняемый ветром, переворачивал и расталкивал игрушечные кораблики. Но маленького крейсера-тримарана среди них не было.

Дорога к «Красному коню» заняла у Саймона минут тридцать; в конце концов, Рио – невеликий город, и он уже свободно ориентировался во всех его четырех районах. Он предпочитал ходить пешком, не выделяясь среди горожан, поскольку автомобилей тут было немного – может, сотен пять, считая с грузовыми фургонами, сновавшими от складов в гавани к фабрикам и лавкам. Лиловый лимузин, хоть и покрытый дорожной пылью, слишком бросался в глаза, и Саймон ездил в нем только по определенному маршруту – от базы до штаба и обратно. Штабом являлся подвал под «Красным конем», а базой – усадьба Пачанги, спрятанная среди холмов, где поджидала его Мария. Хорошее место, тихое и безопасное, с великолепным сторожем. Правда, крыс и обезьян в окрестных рощах поубавилось, ибо Каа рассматривал их как свою законную добычу.