Mихаил Ахманов - Тень Земли

Кивок.

– Он тебя завербовал?

Снова кивок.

– И ты согласился? Почему? По крови ты не русский и не украинец, но все же предок твой пострадал от громадян. Его преследовали, изгнали, могли убить.

– Могли, – шепнул Гилмор, – но это – прошлые дела. Я не русский и не украинец, брат Рикардо, я – потомок американских негров, хоть есть во мне кубинская и бразильская кровь. Но прежде всего я – человек. Просто человек. И я хотел бы помочь людям. Не пану Сапгию и пану Калюжному, не дону Хосе и дону Грегорио, а просто людям, неважно, какого цвета кожи и какой крови. Людям, что живут на Земле: будто тени, заключенные в преисподнюю. Но как помочь? Я не умею карать зло безжалостной рукой, я – не боец, не защитник, я не одарен твоей непреклонностью и силой. Однако я могу наблюдать и делать выводы, запоминать и писать, говорить и учить, а значит, могу постараться, чтобы зла и жестокости было поменьше, а понимания – больше. Понимание – это так важно, брат Рикардо! Понимание, сочувствие, помощь.

– И потому ты ищешь оружие, – сказал Саймон, – ты и остальные агенты Сапгия. Бомбы, газы, вирусы. Древнее оружие; которое можно было б переправить к крымским берегам, чтоб нанести удар по Хуралу. Но там ведь тоже люди, Мигель!

Гилмор покачал головой.

– Оружие я ищу для тебя. Не бомбы, не газы и вирусы, а то, что ты просил: ракеты. Управляемые снаряды, которые могли бы разрушить передатчик на Луне. Правда, вернувшись в Рио, я получил задание искать оружие, но что бы я ни нашел, ты узнаешь об этом первым, брат Рикардо. Хотя я почти уверен, что ничего не найду. И никто не найдет. Тут я согласен с покойным Хосе Трясунчиком. – Майкл-Мигель сокрушенно вздохнул. – Триста лет – огромный срок. Все, что было на «Полтаве» и других кораблях, сделалось ржавчиной и прахом.

– Не все, – возразил Саймон, вспоминая антенну на башне Форта. – В двадцать первом веке умели строить намного лучше, чем сейчас. Особенно если дело касалось ракет и лазеров. – Проводив взглядом стайку попугаев, мелькнувших над дорогой, он повернулся к Гилмору: – Однако в Пустоши нет оружия, Мигель. Что же ты там делал?

– Наблюдал, запоминал, записывал. Иногда ЦЕРУ присылает своих агентов – осенью, с попутными ветрами, на аэростатах, что приземляются в Канаде или на Лабрадоре. Оттуда их везут на кораблях «торпед» – далекая дорога, рискованная, и все, кто ею прошел, известны морякам Трясунчика, а пану Сапгию это не нравится. Весной и летом можно лететь сюда, на юг – только не в центральные провинции, не в горы и не в амазонскую сельву. Лучше Пустоши места нет – холмистая равнина, людей немного и судоходная река, за нею – степи. Ну, ты сам видел. И тоже выбрал Пустошь.

Саймон усмехнулся:

– Значит, тебя отправили на рекогносцировку, А чтоб не возникло подозрений, был ты бит кнутом за малую вину и сослан в кибуц. Но ведь кибуцы есть не только в Пустоши, а? Могли ведь и на Огненную Землю сослать? Или нет?

– Все устроил Пачанга. Это несложно, брат Рикардо, если имеешь деньги и знаешь, кому их сунуть в департаменте Общественного здоровья. Главное, с виной не перебрать, чтоб врагом народа не объявили. Таких не бьют и не ссылают, а сажают в Форт до праздника. А потом – в яму, на перекладину или в Разлом.

– Я думал, что только гаучо вешают по праздникам, – сказал Саймон. – А еще вспоминается мне плакат в вашей Думе… Там было написано, что всех врагов народа отправляют в кибуцы. Для перевоспитания.

– Во-первых, не всякий год случается война, а народу нужны развлечения, – рассудительно ответил Гилмор. – А во-вторых, брат Рикардо, не верь всем что написано. Так что же, просить Пачангу, чтобы нашел другое убежище?

В ту ночь Саймон долго ворочался на циновке, прислушиваясь к тихому дыханию Марии. Снизу, из дворика, где спали Проказа и Филин, доносился заливистый храп, но в пальмовой роще и бамбуковых зарослях царило молчание; только раз прозвучал короткий, оборвавшийся стоном обезьяний визг – видно, Каа удалось разжиться ужином. Ветер стих, небо было ясным, и лунный полумесяц висел над плоской кровлей, словно лезвие боевой секиры канида.

Некоторое время Саймон размышлял о девушке, доверчиво прильнувшей к нему, и о других своих спутниках, о Майкле-Мигеле, о Пашке и Филине, чей сон охранял затаившийся где-то во мраке зеленый змей. Помня об этом, Саймон мог бы считать их всех в безопасности, но-и это казалось странным – обычная уверенность покинула его. С внезапной остротой он ощутил себя человеком, не воином-тай, не Тенью Ветра и не агентом ЦРУ, а просто человеком, который ин– стинктивно страшится одиночества, нуждается в добром слове и поддержке, а потому окружает себя другими людьми. И эти люди были Ричарду Саймону небезразличны.

Однако не совершил ли он ошибки, разыскав и приблизив их? Ведь одиночество – тоже оружие, тоже сила; одинокий отвечает лишь за себя самого, и в опасном мире он – как скала без трещин, как цитадель без ворот и мостов над глубо– кими рвами. Он закован в непроницаемый панцирь и каждый свой шаг соразмеряет только с пользой дела; если он гибнет, то гибнет один, и сколь бы мучительной ни оказалась его смерть, он не страдает чужим страданием и не тревожится за близких. Но если близкие появились, он уже не одинок, зато уязвим. Тот, кто Имеет близких, уязвим всегда – через них, допущенных к сердцу, враг способен поразить его, растоптать, приневолить и уничтожить.

Жизнь принадлежит сильным, говорил Чочинга, однако для тайят быть сильным не означало быть одиноким. Спускаясь в лес, самое ценное и дорогое они оставляли в мирных землях и в них же возвращались, доказав свою храбрость, – или умирали в спокойствии, зная, что самый жестокий враг не прикоснется к их женщинам и детям. Но люди сражались иначе, с коварством и изощренностью высокоразвитой расы; люди, чтобы сломить сильного, били слабых, и потому лишь одинокий был несокрушим. Разумеется, в той мере, в какой позволяли обстоятельства и случай.

Не сменить ли в самом деле убежище?

С этой мыслью Ричард Саймон уснул, и приснились ему бесконечные коридоры арсенала на ледяной планете Полигон, что являлась базой и тренировочным центром Карательного Корпуса. Будто идет он по этим гулким коридорам, раскрывая дверь за дверью одним лишь мысленным усилием, как это случается во сне, и из глубоких камер, послушные его командам, выпархивают «ведьмы» и «ифриты», потоком идут «саламандры», выезжают глайдеры с реактивными установками и стратопланы с десантными капсулами, выдвигаются серые туши «СИГов» – самонаводящихся импульсных гаубиц, грозят стволами разрядников и фризерных метателей армады боевых космолетов – ракетоносцы и заградители, штурмовики и крейсера, тральщики и истребители. Вся эта техника двигалась следом за Саймоном в торжественной и нерушимой тишине, словно он выводил ее на парад, к необозримому плацу, куда выходили все коридоры, на широкое ровное пространство под открытым небом, тускло подсвеченное прожекторами. Над плацем пылали холодные синие звезды, а в самом зените висела Луна – неправдоподобно огромная, яркая, какой на Полигоне, лишенном спутников, отродясь не бывало; и все машины, космические, воздушные и наземные, салютовали ей беззвучными струями огня. Внезапно Саймон понял, что это не парад, не тренировочный марш и не маневры, а боевая операция: под сокрушительным обстрелам спутник рухнет вниз, раздавит арсенал, сотрет его с поверхности планеты и разлетится сам на тысячу кусков. Глупо задумано, мелькнула мысль, на удивление глупо; к чему такие жертвы?