Тимоти Зан - Ангелмасса

Застенчивые глаза Роньона расширились, вялые губы изогнулись в радостной улыбке.

«Да, господин Форсайт, – возбужденно зажестикулировал он. – Вы имеете в виду, я все должен сделать сам?»

Форсайт сдержал улыбку. Это была одна из немногих точек опоры в его неустойчивом мире – каким бы простым либо унизительным ни казалось дело, он всегда мог рассчитывать, что Роньон возьмется за работу со всем энтузиазмом, на который был способен его мозг восемнадцатилетнего юнца.

И это был весьма горячий энтузиазм. Никто даже не догадывался, воодушевляла ли Роньона поставленная перед ним задача или более тонкое чувство – удовлетворение оттого, что кто-то ему доверяет.

«Господин Милз уже там, – продолжал Форсайт. – Ты ведь знаешь, что нужно сделать?»

Роньон кивнул.

«Да, знаю. – Его детский пыл сменился столь же детской сосредоточенностью. – Я все сделаю».

«Не сомневаюсь в этом, – вполне искренне отозвался Форсайт. В отличие от более „зрелых“ людей, с которыми ему приходилось иметь дело, Роньон был начисто лишен раздражающей ложной гордости, которая не позволяет людям признавать свое поражение. Как правило, если ты что-то поручил Роньону и он не обратился к тебе за дополнительными разъяснениями, это значило, что он сделал все как надо. – В таком случае отправляйся. Нельзя заставлять народ Лорелеи ждать».

«Слушаюсь, господин Форсайт». – Со счастливой улыбкой на губах Роньон повернулся и вышел.

Порой, улучив свободную минуту, Форсайт задумывался, зачем он держит Роньона при себе. Рослый и неуклюжий, с далеко не фотогеничным лицом и разумом ребенка, Роньон был весьма далек от типичного образа человека, вхожего в политические круги. Поначалу это был символический жест со стороны Форсайта – высокопоставленный представитель планеты находит время позаботиться о тех, кому бессильна помочь даже современная медицина. Этот предвыборный трюк оказался весьма успешным, невзирая на громкие протесты оппонентов, объявивших его бесстыдной игрой на человеческих чувствах. Форсайт выиграл ту кампанию и с той поры не знал поражений.

Но это было пятнадцать лет назад. Почему же Роньон до сих пор находится рядом с ним?

Пожав плечами в ответ на собственные мысли, Форсайт нажал клавишу интеркома.

– Милз слушает, – произнес знакомый голос.

– Это Форсайт. Как дела?

– Последняя проверка осветительных приборов, господин Сенатор-Избранник, – ответил Милз привычно-озабоченным тоном. – Заканчиваем через пять минут.

– Надеюсь, что так, – с нажимом произнес Форсайт. – Потому что я послал в студию Роньона и попросил подстегнуть вас.

Милз фыркнул.

– Что ж, придется засучить рукава, – отозвался он с насмешливой серьезностью, которая, впрочем, не могла скрыть появившегося в его голосе напряжения. – Я бы не хотел, чтобы он рассердился на нас.

– Я тоже, – сказал Форсайт. – Скоро спущусь к вам.

Он выключил интерком. Да, наверное, дело именно в том, что Роньон так выделяется среди нас, подумал он. Со своим детским энтузиазмом и безрассудной верностью Роньон был подобен легкому ветерку, разгоняющему застоялый запах нечистот, которыми нередко оборачивается политика. У Форсайта сохранились живые воспоминания о том, как его отец пускал в ход свое недюжинное чувство юмора, чтобы разрядить напряжение, столь часто грозившее свести с ума его самого и людей, которые с ним работали. Быть может, Форсайт приблизил к себе Роньона из подсознательного стремления компенсировать отсутствие у себя этого дара.

Несколько секунд он смотрел на застывшее изображение отца, чувствуя, как его охватывает знакомый прилив решимости. Когда-то один из Форсайтов сложил с себя обязанности Верховного Сенатора, не желая поддаться отупляющему воздействию ангела. Теперь его потомок, если ему достанет изобретательности и будет сопутствовать удача, попытается одновременно сохранить свой пост и свободу… и в процессе убедить окружающих в том, что его отец с самого начала был прав.

Выключив монитор, он собрал бумаги и двинулся к выходу. Его ждал народ Лорелеи.

– Это очень хорошее вино, – сказала Чандрис, следя за тем, как Тумз взял со стола бутылку вычурной формы – он назвал этот сосуд «караффой» – и подлил немного жидкости в ее бокал. Девушка заметила, что рука ее кавалера еще не начала трястись; однако, чтобы поднести горлышко, ему потребовалось чуть больше времени, чем можно было ожидать. Стоит заставить его выпить еще немного – и скоро она сможет, ничего не опасаясь, позволить Альберту увести себя в каюту. – Сладкое и некрепкое, – добавила она, пригубив вино. – Попробуйте.

Тумз криво улыбнулся.

– Боюсь показаться нелюбезным, но, на мой взгляд, вина Джулио созданы специально для юных девушек вроде вас. Вот… – он поднял свой бокал, – вот выпивка для настоящих мужчин.

– Я не утверждала обратного. – Чандрис улыбнулась в ответ. – Мне и в голову не пришло бы усомниться в том, что вы настоящий мужчина. – Она заговорила тише, в ее голосе зазвучал призыв: – Уж я-то знаю.

Альберт растянул губы и с хищной ухмылкой, к которой примешивались самодовольство и удовлетворение, протянул руку и положил пальцы ей на ладонь. Чандрис позволила ему погладить себя, продолжая улыбаться и ничем не выдавая охватившей ее нервной дрожи. Если Тумз заподозрит, что все это время она водила его за нос и что последние две недели его плотские утехи ограничивались тем, что он стягивал с нее одежду и тут же проваливался в пьяный, беспробудный сон…

«Хватит», – одернула себя Чандрис. Разумеется, он ни о чем не догадывается. Вряд ли он продолжал бы все это время сорить ради нее деньгами, если бы ежеутренние восхищенные отзывы Чандрис о мужских способностях Альберта противоречили его собственным воспоминаниям. Все дело в нервах. И, может быть, в том, что ей до сих пор не доводилось делать ничего подобного. Ее коньком были молниеносные операции; несколько часов в обществе жертвы, максимум день-другой, потом рывок и бегство. Обхаживать одного и того же клиента две недели подряд оказалось куда труднее, чем она могла представить.

Но ждать осталось недолго. Вытерпеть еще одну ночь – завтра «Хиррус» прибудет на Сераф. Она вместе с Тумзом спустится в челноке на планету, подарит ему прощальный поцелуй, и этим все кончится. Рывок и бегство.

Свободной рукой Чандрис взяла свой бокал и, поднеся к губам, обвела взглядом зал за спиной Тумза…

Она замерла. Отделенный от нее четырьмя столиками, сидел тот самый мужчина.

Чандрис поперхнулась и целую минуту содрогалась всем телом, пытаясь очистить легкие, не закашлявшись вслух.

– Чандрис? – Альберт нахмурился и еще крепче стиснул ее ладонь. – Вы хорошо себя чувствуете?