Юрий Брайдер - Особый отдел

— Тогда по коням. — Кондаков отобрал у Людочки пистолет и подтолкнул её к выходу.

— Подождите, провожу вас до калитки! — Чертков натянул кирзовые сапоги, предварительно сунув туда вместо портянок свежие подгузники (вот, оказывается, что было истинной причиной их популярности у здешнего населения!)

Прежде чем отпустить дорогих гостей, Чертков перецеловал их всех, включая водителя-философа. Упав на заднее сиденье такси, Кондаков уснул мертвецким сном и проснулся только в лифте своего дома, куда его с великим трудом запихнула Людочка.

Напоследок он наставительным тоном произнёс:

— Вот видишь, не так страшен Чёрт…

— …если он стал Челюскинцем, — закончила за него девушка. — А ну-ка марш в люльку!

В Ростов (приставку «на Дону» местные жители принципиально игнорировали) Цимбаларь летел самолётом какой-то карликовой авиакомпании, больше озабоченной проблемами собственного выживания, чем порядком на борту. Поэтому — а ещё вследствие естественного страха перед ледяной пустотой, сиявшей за иллюминаторами, — он начал пить ещё в воздухе, продолжил это необременительное занятие на земле, а завершил в линейном отделе милиции по охране аэропорта, где позднее и уснул сном праведника, заплатившего все налоги.

Утром, ко всеобщему удивлению отказавшись от опохмелки, Цимбаларь отправился на поиски гражданина Суконко, четыре года назад по неизвестной причине утратившего правую руку.

Это уже попахивало какой-то системой. Сначала безголовый. Потом двое одноруких подряд. Если тенденция сохранится, в самом ближайшем будущем следовало ожидать встречи с безногими и кастрированными.

Дождь, начавшийся ещё вчера и весьма затруднивший посадку, к десяти часам утра перешёл в ливень, превративший Ростов в некое подобие града Китежа, что не позволяло любоваться красотами бывшей криминальной столицы России, ныне, правда, подрастерявшей свою былую славу вследствие общего обнищания юга страны.

Цимбаларь уже знал, что Суконко, получивший после тяжёлого увечья инвалидность, теперь подрабатывает торговцем на рынке, но по причине нездоровья уже третий день находится дома. Одним словом, всё пока складывалось удачно.

Дверь ему открыл ещё бравый на вид бородатый мужчина. Правый рукав его тельняшки был скатан валиком и подколот булавкой к плечу. На левой руке хозяина сидел годовалый ребёнок — по-видимому, внук — всеми силами пытавшийся оторвать деду ухо и уже немало преуспевший в этом.

Цимбаларь, стараясь дышать в сторону, предъявил служебное удостоверение и выразил желание потолковать о делах давно минувших дней. Гражданина Суконко столь ранний визит милиции не смутил — то ли он, в отличие от подавляющего большинства сограждан, был абсолютно чист перед законом, то ли постоянное общение с внуком-садистом выработало в нем качества стоика.

— Со мной уже кто только не толковал, — сказал он, приглашая гостя в гостиную, носившую следы недавнего погрома, впрочем, выше чем на полметра от пола не распространявшегося. — И здешняя милиция, и газетчики, и инспекция по безопасности труда, и медицинская комиссия. Признавайся, говорят, что ты сам себе каким-то хитрым образом руку оттяпал — и всё тут!

— А вы, значит, стоите на своём, — с расстановкой произнёс Цимбаларь.

— Я за правду стою. — Суконко попытался пересадить внука в манеж, но тот сопротивлялся, словно детёныш бабуина, которого хотят отнять от груди. — Вот дочка меня вместо няньки приспособила… — сообщил он извиняющимся тоном. — Традиция такая есть, инвалидами все дырки затыкать.

— Это верно, — согласился Цимбаларь, почему-то вспомнив Гобашвили. — Пренебрегают у нас инвалидами.

— Хотя ребёночек очень хороший, ласковый, — Суконко говорил так, словно в чём-то оправдывался. — Мы с ним дружим… Это он потому такой резвый, что зубки режутся.

— А звать его как? — поинтересовался Цимбаларь, у которого от злобных воплей ребёнка уже заложило уши.

— Лаврик, — застенчиво улыбнулся Суконко.

— Это в чью же честь?

— В честь генерала Корнилова. Мы ведь из белых казаков происходим. Вас это не шокирует?

— Отнюдь. У меня прадед во врангелевской контрразведке служил, — соврал Цимбаларь, даже отца своего помнивший смутно.

— Значит, по стопам предков пошли, — заметил Суконко. — Похвально… А вы не смогли бы подержать Лаврика за ножки? Не бойтесь, он не лягается.

— С превеликим удовольствием, — согласился Цимбаларь и спустя секунду получил прямо в нос маленькой, но твёрдой пяткой.

Тем не менее совместные усилия взрослых увенчались успехом и Лаврик был водворён в манеж, который немедленно заходил ходуном, словно корзина воздушного шара, попавшего в зону урагана.

— Большое будущее у вашего Лаврика, — сказал Цимбаларь, отирая с лица пот, мелкий и холодный, как у новопреставленного покойника. — Если генерала Корнилова и не превзойдет, то уж вторым атаманом Шкуро обязательно станет.

— Нет, мы люди мирные. — Мельком глянув на гостя, Суконко предложил: — Винца домашнего не желаете?

— Спасибо. — Цимбаларь сглотнул слюну, тягучую и горькую, словно содержимое яйца-болтуна. — На службе не употребляю.

— Ну тогда ушицы холодненькой! И я заодно с вами похлебаю, пока Лаврик играется.

— Ну разве что… — согласился Цимбаларь, заранее наслышанный о местном гостеприимстве. — А то ведь потом никто не поверит, что был в Ростове и ухи не отведал.

Провожаемые душераздирающими криками ребёнка, они перешли на кухню, где Суконко быстро и сноровисто накрыл на стол — появилась и знаменитая стерляжья уха, и копчёный окорок, и домашнее вино в трёхлитровой бутыли, и даже чёрная икра собственного посола. Глядя на хозяина, можно было подумать, что вторая рука для человека — излишняя роскошь, вроде аппендикса или хвостовых позвонков.

После того как ложка гостя заскребла по обнажившемуся дну миски, Суконко поинтересовался:

— Мне самому рассказывать или вы вопросы будете задавать?

— Сначала сами расскажите, а потом и вопросы будут, — сказал Цимбаларь, понемногу начиная оживать. — Мне бы ещё половничек…

— Да хоть ведро! Только вы уху вином запивайте. Без вина у неё аромат совсем не тот.

— И верно, — согласился Цимбаларь, залпом выцедив поллитра холодного слабенького вина. — Сразу и не догадаешься… Ну вы рассказывайте, рассказывайте…

— Было это, значит, так. — Суконко внимательно прислушался к шуму, доносившемуся из гостиной. — Я тогда на консервном комбинате слесарем работал. Во вторую смену. В половине первого вышел из проходной и почесал домой.

— Почему общественным транспортом не воспользовались?