Юрий Брайдер - Особый отдел

— Да мне всего двадцать минут ходу было. А автобус иногда и по часу приходится ждать. И вот, не доходя примерно полукилометра до родного крыльца, это всё и случилось.

— Что случилось?

— Рука оторвалась.

— Сама?

— Упаси боже! Помог кто-то.

— Какие-либо предположения имеются?

— Абсолютно никаких. Ночь ясная, всё вокруг видно как на ладони. Ни одной живой души поблизости. Только впереди старичок этот знай себе ковыляет.

— Какой старичок? — Цимбаларь едва не поперхнулся.

— Да тот, с которым я перед этим столкнулся. Вы ешьте, ешьте…

— Про старичка попрошу подробнее.

— Вывернулся он, значит, из какой-то подворотни— и прямо мне под ноги. Словно слепой, ей-богу! Сам упал, да ещё с меня шапку сбил. Бормочет что-то, извиняется. Я ему встать помог, он и чесанул дальше.

— Шапку, значит, сбил… — задумчиво произнёс Цимбаларь, отодвигая недоеденную уху. — Вы её потом на голову надели?

— Нет. В руке нёс. Ночь тихая была, тёплая, а я, признаться, запарился в цеху.

— В этой руке несли? — Цимбаларь указал ложкой на пустой рукав.

— Ага, — подтвердил Суконко. — Шапка тоже пропала. Но цена ей была — ломаный грош в базарный день.

— Вы лицо старика разглядели?

— Разглядел, но как-то не запомнил. Морщины, рот ввалившийся… Вот если бы на меня девица в неглиже бросилась — тогда другое дело. — Суконко улыбнулся.

— Старичок в вас стрелять не мог?

— Боже упаси! Он ко мне и не поворачивался даже. Я ведь до самого последнего момента в сознании был. Только в машине «Скорой помощи» вырубился.

— Короче, версию о покушении вы отвергаете?

— Конечно. Отродясь никому зла не сделал.

— А ревность? Женщины?

— Давно к блудням охладел. Можете у жены поинтересоваться.

— Возможно, вас спутали с кем-то? Такое случается…

— В ваших столицах случается. А у нас сошка мелкая обитает. Все друг друга знают.

— Следовательно, никаких загадочных событий, предшествующих покушению, вы не помните?

— Помню, почему же… — оживился Суконко. — Было одно загадочное событие. Примерно за месяц до этой беды мне позвонили. По межгороду, между прочим. Незнакомый мужчина вежливо осведомился о моих анкетных данных и даже поинтересовался, в каком именно роддоме я появился на свет.

— А вы разве знаете?

— Ясное дело. У нас один роддом на весь район. И дочка моя там родилась, и внук.

— Хорошо, а что было дальше?

— Дальше он сказал примерно следующее: «Вам угрожает серьёзная опасность. Если хотите остаться в живых, немедленно покиньте город, а еще лучше — смените фамилию. Будьте предельно осторожны, выхоли на улицу. Остерегайтесь незнакомых людей».

— И всё? — после короткой паузы спросил Цимбаларь.

— Нет. Я ещё успел поинтересоваться, кто это звонит, но он ответил: «Неважно. Просто я выполняю свой долг».

— Но вы, значит, предупреждению не вняли.

— Мало того, я про него на следующий день забыл. Думал, шутка какая-то.

— Вы милиции говорили об этом?

— Нет.

— Почему?

— Так они ведь и не спрашивали! У них версия была, что я в правой руке ёмкость со спиртом нёс. Вот они над ней и работали.

— Разве спирт взрывается?

— Вы это у нашей славной милиции спросите. К любому участковому спичку поднеси — факелом вспыхнет. Потому что проспиртованные насквозь.

— Понятно… Ваши родители отсюда?

— Да. Вся родня местная.

— Живы они?

— Преставились. Отец уже давненько, а мать в позапрошлом году.

— Мне бы на ваши документы глянуть.

— Вам паспорт нужен?

— Мне нужно то, что называется семейным архивом. Старые справки, ненужные квитанции, удостоверения, фотографии.

— Где-то ужены были. Сейчас посмотрю. А вы пока ещё мисочку ухи съешьте. У вас от неё даже лицо порозовело.

Суконко перешёл в гостиную, и это вызвало новую вспышку неистовых криков. Слышно было, как брошенные детской ручонкой погремушки и кубики бомбардируют деда. Если бы Цимбаларь не был посвящён в действительное положение вещей, он грешным делом решил бы, что за стенкой идет отчаянная потасовка.

Старинный саквояж, извлечённый Суконко из недр семейного шифоньера, ничем не отличался от своих собратьев, в которых, если верить историко-революционным фильмам, земские врачи носили медицинские инструменты, курсистки — марксистскую литературу, а народовольцы — бомбы. На стол легла гора пропахших нафталином и архивной пылью бумажек, большую часть которых, к сожалению, составляли поздравительные открытки.

Цимбаларь занялся сортировкой этой макулатуры, а Суконко, мурлыкая весёлый мотивчик, стал греть молочную смесь. Лаврик в гостиной ухал, как голодный марсианин, и скрёбся, словно огромная мышь. Дождь за окном постепенно слабел, и это рождало надежду на возможность скорого отлёта.

— У вас весной всегда так льёт? — спросил Цимбаларь, делая в своей записной книжке какие-то пометки.

— Ещё и хуже бывает, — охотно сообщил Суконко. — Говорят, это хохлы от себя тучи отгоняют. Их американцы после Чернобыля научили.

— А хохлы, наоборот, доказывают, что кацапы чернобыльские тучи вспять от Москвы повернули.

— Да кто же хохлам поверит! — в сердцах воскликнул Суконко. — Разве что американцы лопоухие.

— Это ваше фото? — вдруг спросил Цимбаларь.

— Моё, — зайдя сбоку, подтвердил Суконко. — На Доску почёта снимался. Лет десять назад. Вон и правая рука ещё на месте.

— Без бороды вы совсем другой человек, — заметил Цимбаларь. — И кого-то мне очень напоминаете. Вот только не пойму кого именно…

— Я здесь на генерала Селезня похож, — пояснил Суконко. — Меня даже жена прежде упрекала. Дескать, у человека рожа наподобие твоей кирпича просит, а каких вершин достиг! Ты же как ковырялся всю жизнь в мазуте, так и до пенсии доковыряешься… Правда, после того как он погиб, ворчать перестала.

— Селезень случайно не ваш земляк?

— Нет, он в Ставрополе родился. На год раньше меня. Наши пути-дорожки ещё сызмальства разошлись. Его в Суворовское училище определили, а меня негодным к строевой службе признали. На той руке, что пропала, фаланга указательного пальца отсутствовала. Циркулярку соседскую задел… Да я и не жалею ни о чём! Не всем дано в генералах ходить.

— Тем не менее сходство поразительное. — Цимбаларь, чтобы лучше видеть, поворачивал фото и так и сяк.

— Ничего удивительного. — Суконко стал осторожно переливать закипевшую смесь в бутылочку. — У каждого человека свой двойник имеется, а то и сразу несколько. Вы, между прочим, тоже на одного зарубежного актёра похожи.

— Наверное, на Бельмондо? — Цимбаларь расправил плечи и придал лицу суровое выражение.

— Я бы так не сказал, — Суконко с прищуром глянул на гостя. — Скорее на комика ихнего — Фернанделя, который в фильме «Закон есть закон» полицейского играл. Улыбочка ваша — один к одному.