Юрий Брайдер - Особый отдел

— Во-первых, это не факт. А во-вторых, пусть узнают. Для того, чтобы поймать зайца, его сначала нужно спугнуть.

— Но ведь мы имеем дело не с зайцами, а, можно сказать, с саблезубыми тиграми! Эти твари тоже могли одним махом оторвать человеческую голову.

— И где же они сейчас? В палеонтологических музеях! А люди живут и процветают. И вообще, сестричка, это не твоего ума дело. Мне приходилось охотиться на самых разнообразных хищников. Двуногих, естественно. Осилим и этих, пусть только сунутся.

— Как я понимаю, все переговоры поручаются мне?

— Ну не мне же! Люди обхохочутся, если я начну задавать им вопросы.

— А как насчёт вознаграждения?

— Какого вознаграждения?

— В объявлении есть слова: «Гарантируется щедрое вознаграждение». Ты разве забыл?

— Ах, это… — Ваня досадливо поморщился. — Покажешь своё удостоверение. Нет, не годится! — спохватился он. — Мы ведь работаем негласно… можно иначе сделать. Если нас прижмут, попросись отлучиться по нужде. И гуляй себе! А я вроде как в залог останусь. Никто не заподозрит, что ты способна бросить родную дочь.

— На себя, значит, стрелки переводишь? Смотри…

— За меня не беспокойся. Я как колобок. От любого зверя уйду.

— Но ведь колобка в конце концов съели.

— Съели, — кивнул Ваня. — Но случилось это в глухом лесу. А мы находимся в огромном городе, населённом доверчивыми и участливыми людьми. Если маленькая девочка вдруг закатит истерику, обвиняя взрослого дядю в грязных домогательствах, то ему мало не покажется. Хорошо, если милиция вовремя успеет. А иначе хоронить придётся в закрытом гробу.

— Ушлый ты, Ваня, как валенок, — сказала Людочка. — Только мне всё это как-то не по душе. Ты используешь людскую доброту в корыстных целях, а это нечестно. Неужели твоя совесть приемлет такое поведение?

— В прошлом году я обезвредил трёх амуриков, то есть маньяков-педофилов. И в этом уже одного. В среднем на счету каждого маньяка числится до пятнадцати жертв. Мой последний крестник попух на четвёртой, то есть на мне. Вот и посчитай.

— Какие ужасные существа эти люди. Иногда мне становится стыдно, что я принадлежу к их числу.

— Это хороший признак. Значит, душа твоя ещё не зачерствела. Но в отчаянье впадать не следует. Хотя бы потому, что прекрасный город, по которому мы сейчас топаем, создан людьми… А пока тормози какую-нибудь тачку… Не забывай, что ты мама, а я твоя маленькая дочка. У меня ножки устали.

Местом условленной встречи Ваня избрал кафе под названием «Ротонда» — довольно миленькую западню, имевшую один-единственный выход и надёжные решётки на окнах, выполненные в форме затейливых кружев.

В совдеповские времена сюда заманивали состоятельных заезжих фарцовщиков и намеченных для перевербовки иностранных агентов. С той достославной поры в кафе мало что изменилось. Осталось прежним и название, на блатном жаргоне означавшее тюрьму, и амбал за стойкой, от которого так и веяло казённым домом, и скудное меню, состоявшее из коньяка, вина, растворимого кофе, соков, пирожных и единственного сорта мороженого.

Все эти подробности, не предназначенные для посторонних ушей, поведал Людочке Ваня Коршун, по праву считавшийся здесь завсегдатаем.

Первый клиент — типичный клерк средней руки — явился точно в назначенное время, что делало ему честь уже само по себе, вне зависимости от ценности предоставленной информации. Поскольку Людочка и Ваня были единственными посетителями кафе, он направился прямиком к их столику и вежливо осведомился:

— Извините, это вы интересуетесь пропавшим старичком?

— Да-да, — подтвердила Людочка с улыбкой, хотя и обворожительной, но слегка потерянной, как того и требовали данные обстоятельства. — Я вас слушаю. Не желаете ли что-нибудь заказать?

— Спасибо, не надо. Я на минутку со службы вырвался… А по телефону у вас голос какой-то другой был.

— Это потому, что мама всё время плакала, — просюсюкал Ваня.

— Ах, простите… Но не исключено, что всё образуется. Видел я весьма странного старичка. Как раз в указанное вами время. И приблизительно в том же месте.

— Вы лучше сначала всё расскажите, — перебила его Людочка. — Сами понимаете, что для нас важна каждая деталь.

— Нуда… Конечно… Только рассказывать, собственно говоря, нечего. Встал я пораньше, чтобы кое-какие делишки до работы утрясти. Выехал со двора. Меня и тормознули. Вообще-то я пассажиров не беру, но тут решил немного на бензин подзаработать.

— Кто вас тормознул?

— Мужчина. Средних лет. Самой обычной наружности. Правда, в руках у него была трость. Странная такая трость, с массивной рукояткой. Наверное, дорогая. Сейчас ведь трости опять в моде.

— Подождите, а при чем здесь старик?

— А старик, едва я остановился, словно из-под земли возник. Уж он-то явно был не в себе.

— Почему вы так решили?

— Трясся весь и говорил невпопад.

— Кому говорил?

— Молодому.

— Так они вместе были?

— Конечно. Когда старик уселся на заднее сиденье, молодой ему трость передал.

— Постарайтесь вспомнить, что говорил старик.

— Да белиберду какую-то. Дескать, скоро боты кончатся, что тогда делать будем? А молодой его успокаивает: ничего, на наш век хватит. И вот что меня больше всего удивило: когда они сели, запах в машине появился, словно в стрелковом тире или на охоте, когда дымным порохом палят.

— Как бы тухлым яйцом, — подсказала Людочка, разбиравшаяся во всём, что касалось огнестрельного оружия.

— Вот-вот…

— Куда вы их отвезли?

— Тут тоже без фокусов не обошлось. Сговаривались мы до Киевского вокзала, а потом они велели повернуть совсем в другую сторону и остановиться. Проехали всего с километр, но расплатились щедро. Когда выходили, молодой у старика трость снова забрал. Думаю, там их машина ожидала. Но они с места не сдвинулись, пока я за угол не свернул… Чтобы вам нагляднее было, я даже карту с собой прихватил.

Он развернул потёртую на сгибах карту города, и Людочка с Ваней уставились на жирную точку, заранее поставленную красным фломастером.

— Глухое место, — вздохнула Людочка, — поблизости ни одного солидного заведения, на котором может стоять камера слежения.

— Это точно, — подтвердил клерк. — Ночью туда лучше вообще не соваться. Рокеры собираются и прочая шваль.

— Опишите, как выглядел старик, — попросила Людочка.

— Приблизительно лет восьмидесяти. Бритый. Щёки впалые. Шамкал, значит, челюсть вставная. Лицо в бородавках.

— Здесь? — Людочка приставила палец ко лбу — а могла и к носу.

— Нет. Здесь и здесь, — клерк поочерёдно коснулся левой щеки и подбородка.

— Во что он был одет?

— Дайте вспомнить… На нём было серое пальто-реглан, старомодное такое, и свитер под горло. На голове кепка с пуговкой.