Юрий Брайдер - Особый отдел и пепел ковчега

Шлямин молчал, хмуро глядя на незваных гостей, но лопату всё же опустил.

— Землица-то здесь дрянная, — тоном знатока изрёк Кондаков. — Сплошная глина. Первым же дождём покойника зальёт... А каково маршалу Востроухову в его могиле? Может, там посуше будет?

Шлямин продолжал молчать, однако его глаза были полны тоской и ненавистью.

Цимбаларь, ни к кому конкретно не обращаясь, произнёс:

— Странное дело... Когда я вижу в могиле человека, пусть даже живого, мне так и хочется закопать его. — Пинком ноги он своротил вниз целую глыбу тяжёлой глинистой земли.

— А я, наоборот, всегда хочу помочь ему выбраться наверх, — возразил Кондаков. — Так что не надо, гражданин хороший, смотреть на нас зверем.

Шлямин, которому и адресовалась последняя фраза, глухо сказал:

— Шли бы вы себе... Не мешали работать...

Цимбаларь, до этого в основном ухмылявшийся, немедленно напустился на него:

— Тебе, баклан, задали вполне конкретный вопрос: есть ли сырость в гробу маршала Востроухова? Вот и отвечай... Ты ведь туда заглядывал однажды. Если будешь отпираться, могу и точную дату назвать. Ночь с шестого на седьмое ноября девяносто восьмого года.

Поскольку Шлямин на эти слова никак не отреагировал, к обвинениям присоединился и Кондаков:

— Не надо отпираться! Нам доподлинно известно, что вскрытие могилы организовал бывший директор кладбища Айрапетянц. Он заранее пригнал автокран, а сам, пока вы занимались черной работой, отвлекал сторожа. Разве не так?

— Может, и так! — огрызнулся Шлямин. — Только в чём здесь моя вина? Я простой работяга! Мне директор приказал во вторую смену выйти, вот я и вышел. Считай, задарма всю ночь хребтину гнули. Получили по бутылке водки и по сотне баксов.

— Вас пока никто и не обвиняет. Расскажите всё, как было, — и дело с концом.

— Ничего я не буду рассказывать, хоть котлеты из меня делайте! — отрезал Шлямин. — Напарник мой, Никишин, сболтнул по пьянке лишнее, так его на следующий день машина сбила. При всём честном народе! Сначала сбила, а потом задним ходом вернулась и голову переехала, чтобы наверняка... Нет, я его ошибки повторять не собираюсь. Никто моих детей кормить не будет!

— В ту ночь, значит, вас всего двое было? — как бы между делом уточнил Кондаков.

— С директором трое! — воскликнул Шлямин. — Теперь я один остался.

— А те, другие... На которых вы работали... Сколько их было?

— У них самих и спрашивайте, если встретиться угораздит... Они свой интерес имели. Я же человек подневольный.

— Несанкционированное вскрытие могилы — это ещё цветочки, — продолжал Кондаков. — Хотя соответствующая статья в кодексе имеется. Но попутно ваша компания до полусмерти избила человека, который приходился маршалу побочным сыном. За это тоже отвечать придётся.

— Клянусь детьми, я его даже пальцем не тронул! — Задетый за живое Шлямин одним ударом загнал лопату в землю. — Это всё те, другие!

— Ты дурака-то не валяй, — с холодной улыбочкой молвил Цимбаларь. — Нам твои клятвы до одного места. При желании можно легко доказать, что травмы, полученные сынком маршала, нанесены именно твоей лопатой. Так и на шконку загреметь недолго. Уж тогда твои детки точно сиротами останутся. Годиков этак на пять-шесть.

— Бог вас накажет! Я месиловкой отродясь не занимался. Тот фраер сам прокололся. — От волнения Шлямин перешёл на блатной жаргончик. — Сначала всё баланду разводил, центряк обещал, а когда гроб открыли, там одна фигня оказалась. Пепел какой-то... Вот они ему за порожняк и вломили по первое число.

— А пепел? — не сдержался Цимбаларь.

— Да не видел я ничего толком! Мы в тот момент плиту на место ставили. А всё освещение — две синие лампочки. Для светомаскировки, значит... Только слышал, как они били и матерились, а он стонал. Потом ещё и грозить стали, чтоб он язык за зубами держал.

— А иначе, говорили, пошлём тебя к северным оленям, — со значением добавил Цимбаларь.

Лицо Шлямина передёрнулось от ужаса.

— Так это вы и есть! А теперь, значит, за мной пришли? Нет, сволочи, я просто так не дамся! — Он снова выставил лопату наперевес.

— Оставь его в покое. — Кондаков потянул Цимбаларя за рукав. — Видишь, у мужика истерика... Пошли, мы и так узнали почти всё, что хотели.

— Не может быть, чтобы бетил вот так запросто пропал, — говорил Кондаков, ползая вокруг могилы маршала чуть ли не карачках. — Это ведь не печная зола и не сигаретный пепел, а сверхъестественная субстанция... Какой-то след обязательно должен остаться. Или свечение, или таинственные знаки на земле...

— Но если ни того ни другого нет, позволительно предположить, что само это место приобрело волшебные свойства, — с самым серьёзным видом заметил Цимбаларь, — Побудь здесь денёк-другой для проверки. Авось с неба упадёт бриллиант, унесённый шальным ураганом из дворца индийского раджи, или тебя осенит счастливая идея, которая поможет нам раскрутить это дело.

— Хм, а это мысль. — Кондаков с карачек перешел На корточки. — Сотка московской земли вдруг становится удачливой, а вследствие этого расцвёл и обогатился весь город. Превратился в некое подобие Багдада времён халифа Гаруна аль-Рашида, Ну где это видано, чтобы простенькая квартирка в центре стоила пятьсот тонн баксов, а шлюхи просили за свои услуги целый стольник? Да и мэр наш — ни дать ни взять сказочный волшебник. Что только ни задумает, всё сбывается. Даже пчёл своей воле подчинил.

— Ладно, сделаем анализ. — Цимбаларь, орудуя перочинным ножом, принялся собирать кладбищенскую землю в пластиковый пакет. — А ну как что-то из ряда вон выходящее и обнаружится!

— Будем надеяться, — кивнул Кондаков. — Ну а сейчас, когда с загробной жизнью маршала всё более или менее ясно, надо вплотную заняться его жизнью. Заодно и обстоятельствами смерти. Могу побиться об заклад, что разгадка где-то рядом.

— А на что споришь? — поинтересовался Цимбаларь.

— На всю зарплату.

— Идёт! Пари принимается. В пику тебе моё мнение таково: с этим делом нам ещё мудохаться и мудохаться.

— По рукам!

Экономя батарейки мобильников, опера позвонили Людочке из кладбищенской конторы, вновь вытурив оттуда директора. Попросив навести справки о гражданине Айрапетянце, они заодно поинтересовались её успехами.

— Занимаюсь с Ваней, — ответила Людочка. — Готовлю его к роли психа. Если всё пойдёт строго по плану, к вечеру он уже окажется в «Сосновом бору».

— Ты вот на что обрати внимание, — наставительным тоном сказал Кондаков. — Когда будешь ставить ему симптомы, избегай казённых формулировок, которые психиатры и так знают назубок. Ваня должен описывать признаки болезни своим собственным языком, пусть и не совсем цензурным. Если будет назначено повторное обследование, а такое в принципе возможно, ему ни в коем случае нельзя повторяться. Ни одной заученной фразы, ни единого избитого оборота. Побольше импровизации. Всё должно выглядеть предельно естественно, даже в ущерб логике. Следуя такой тактике, он продержится в лечебнице как минимум дней пять, а больше нам и не нужно.