Лев Вершинин - Сельва не любит чужих

— Отставить! Лечь. Встать. Лечь… Кто ты есть?

— Се с'Секу Ндонг из …

— Отставить, урюк засраный! Лечь… Встать…

Еще неделю назад, в родном Дгахойемаро, Убийца Леопардов произносил волшебные слова азартно, с придыханием, вкладывая в них всю душу. Тхаонги велел сделать из вчерашних мальчишек бойцов, не уступающих Небесным-Воинам-Его-Края; он все объяснил и показал, и Н'харо выкладывается, как может, оправдывая высокое доверие. Но даже сам Тха-Онгуа бессилен, если двали туп и никак не желает становиться истинным урюком…

Вот почему в командах, хоть и подаваемых, как положено, голосом резким и отрывистым, сквозило очевидное разочарование во всем: в молодежи народа дгаа, в собственных силах, а в первую очередь — в смысле дальнейшего существования его, Н'харо ммДланга Мвинья, неспособного, как выяснилось, исполнить в точности даже такой пустячный приказ предводителя…

Но он старался, Ваанг-Н'гур свидетель, и каждое слово его играючи проникало сквозь хиленькую, из прутьев плетенную стеночку почетной хижины, предоставленной старейшинами Двингагги для ночлега пришедшего с белой звездой.

— Взво-о-од, вольно!

Многогрудый вздох облегчения за стенкой.

— Отставить! Вы думаете, урюки засраные, что здесь вам охота на леопарда? Вы ошибаетесь! Здесь царство Ваарг-Таанги, и я, — голос Н'харо сделался страшен, — я для вас Ваарг-Таанра, и Тха-Онгуа, и Предок-Ветер тоже, и я сделаю из вас крутых черпаков, даже если мне придется половине из вас, урюки засраные, открутить иолды и засунуть их в дкеле!

За стеночкой хлюпнуло, и кто-то мягко обрушился на мокрую от росы траву.

Это было уже слишком даже для того, кто курс за курсом преодолел все прелести Академии Космодесанта.

— Сержант!!! — возопил Дмитрий, приподнимаясь с подстилки, и девушка-подросток, предоставленная, согласно учтивому обычаю, советом старейшин, но так и не использованная, смущенно отодвинулась вбок, прикрывая грудь покрывалом и уводя глаза от жадного взора возникшего из-за полога свиреполицего гиганта.

— Сержант Н'харо, крутой черпак, по вашему приказанию явился, сэр!

— Отставить строевые упражнения. Всем отдыхать до исхода первой росы. Вопросы есть?

— Никак нет, сэр! — Убийца Леопардов, хоть и стоящий перед низеньким входом на четвереньках, ухитрился отдать честь. — Есть отставить строевые упражнения, сэр!

— Вольно, сержант! Кроме того, приказываю не называть воинов урюками. Вопросы есть?

Вопросы были. Запинаясь и путаясь, Н'харо принялся молить тхаонги не лишать двали, хоть и ленивых, надежды на великую честь когда-нибудь стать настоящими, незасранными урюками…

Честное, открытое лицо сержанта ясно говорило о том, что объяснения бесполезны.

— Свободны, сержант Н'харо!

Дмитрий откинул гудящую голову на подушку, и не успел еще пристроиться поудобнее, как бас за плетеной стенкой велел урюкам засраным отдыхать до исхода пер-вопросы.

Все стихло, лишь где-то высоко-высоко, отчетливо слышные, перекликивались первые утренние птицы и жизнь понемножку делалась похожей на рай.

— А ты иди, котенок, — пробормотал Дмитрий девчонке, тщетно пронадеявшейся всю ночь на нечто исключительное…

— Я Мйини, — прошептала она, не спеша исполнить повеление великого предводителя, пришедшего в крохотный Двингагги с могучей армией в три десятка грозных воинов. — Почему дгаангуаби хочет прогнать Мйини? Старейшины говорят, что у Мйини самая нежная дкеле в поселке…

От избытка почтения к синеглазому диву она именовала Дмитрия непринадлежащим ему титулом. Он пока еще не был настоящим дгаангуаби, и никому не известно, станет ли; старики в Дгахойемаро нарекли его нгуаб'дгге, половинным предводителем, но Дмитрий не стал объяснять нюансы маленькой бестолковой девчушке. Пусть называет, как хочет, если ей так приятнее.

— Дгаангуаби хочет посмотреть, какая дкеле у Мйини? — девчушка, выскользнув из-под покрывала, грациозно изогнулась, окутавшись необычной для женщин дгаа рыжеватой гривой. — Я вижу, вижу, — немного раскосые глаза ее завороженно уставились на живот лежащего рядом, скользнули ниже, потом еще ниже. — Дгаангуаби хочет!

Нельзя отрицать того, что в известной степени она была права. Юное тело, не так давно натертое возбуждающими настоями, влекло и звало, Гдлами была далеко, обычаи следовало уважать, тем паче что уже пятые сутки Дмитрий обходился без женщины, а это в последнее время стало непривычным и сильно нервировало. Но спать хотелось больше.

— Иди, котенок, иди, — землянин повернулся на бок и подмигнул Мйини. — Потом придешь… — и, заметив сверкнувшие на ресничках слезинки, добавил волшебное, все объясняющее слово: — Дггеббузи, сама понимаешь…

А когда тугая попка дкеле исчезла под набедренной повязкой и девушка, в последний раз с немой мольбою поглядев на синеглазого, на четвереньках выползла из хижины, откуда-то издалека долетел обрывок приглушенного рыка, обращенного к урюкам засраным, и Дмитрий совсем собрался было кликнуть Н'харо и сообщить ему о взыскании в размере двух нарядов вне очереди, но раздумал, поскольку сержант явно старался приглушить свой незаурядный бас.

Да и не так уж, если подумать, виноват Н'харо. Следовало бы поменьше рассказывать гиганту во время прогулок о правах Академии и конкретно о ее замначальника по культуре подполковнике Михайлевском…

Вспомнив Антона Флориановича, Дмитрий тихо застонал.

Ох, попался бы ты мне здесь, в сельве, урюк засра-ный…

Он дремал, слегка улыбаясь, и сон ничем не отличался от яви. Был этот сон ярок, как утро, и зелен, как широкая лужайка за окраиной Дгахойемаро, и во сне, как наяву, стояли перед ним юные дгаа, присланные старейшинами из горных селений; они выстроились неровной цепочкой и жадно распахнутыми темными глазами пожирали стоящего перед ними солнцеволосого нгуаб'дгге…

Хоть и повторяющий жизнь, сон был в то же время похож на объемный, напоенный запахами кадр из старого приключенческого стерео. Три десятка крепеньких, не слишком высокорослых, но не по-юношески мускулистых ребят, одетых для предстоящих боев в полный военный наряд, производили неплохое впечатление. На каждом был широкий пояс, выкроенный из шкуры речного клыкача, украшенный рядами мельчайших разноцветных бисеринок. Без этого пояса ни один воин дгаа не вышел бы в поход, даже будь на то воля вождя, ибо именно в нем заключена сила предков, охраняющих в битве. Именно к такому поясу, и ни к чему больше, положено подвешивать еще одну необходимую вещь: овальный щиток из полированной меди, напоминающий крышку обычной кастрюли. Не меньшую роль, чем пояс, играет в военную пору медный диск; ведь ничто, кроме него, не способно отпугнуть злых духов; любой из них, увидев свое отражение в зеркальной поверхности, ужаснется собственному уродству, и обратится в бегство, и сгинет, стыдясь и рыдая, в топких трясинах…