Алексей Оверчук - Блуждающие огни

В редакции, где я работал, со мной также происходили потрясающие вещи. На новогоднем капустнике Дед Мороз и Снегурочка затеяли неожиданный конкурс. Каждому корреспонденту надо было придумать стишок, чтобы получить роскошный подарок — доверху наполненную сумку всяких деликатесов. Колчин прочел что-то бунинское. Остальные эрудиты тоже переделали на свой лад что-то из классиков про Новый год, пушистый снежок и все такое. И только я решил по-честному придумать свое. Когда настала моя очередь, стишок уже был сочинен, только не хватило времени на редакторскую правку. Все закричали: «Просим! Просим!» И я выдал гордо:

Нет! Я снегурок не люблю!

На них в страстях не поелозишь!

И даже если быстро вдуть,

То все на свете отморозишь!

Деда Мороза тоже жалко!

Шумит веселье! Все кипит!

Он мыкается с толстой палкой.

Давно на девок не стоит!

На елке Ангел тускло блещет!

Бедняга празднику не рад.

Какой ему маньяк зловещий,

Засунул кончик елки в зад?!»

Вместо аплодисментов — стотонная тишина. Мой стишок наверняка занял бы первое место, если бы Деда Мороза не играл наш главный редактор, а Снегурочку — его жена. Ангел у нас тоже был. Его играла наш выпускающий редактор. Третий по влиятельности человек в редакции… С тех пор я завязал с поэтическим творчеством.

К чему это я все?

Ах, да! Вика встретила меня возле редакции.

— Что-то мне холодно, — поежился я зябко. — Может, поедем ко мне?

— Давай, — легко согласилась она.

Я уже устал удивляться и предложил взять что-нибудь для согрева душ и задушевного разговора на дому.

По какому-то случаю я запасся когда-то свечами, хрустальными подставками и прочей чепухой. И теперь пустил все это в дело. Я не против электричества. Если вы сидите не в блиндаже, то языки пламени всегда создадут вам мягкий вечерний уют.

Выплясывали тени на стене. Бокалы тихо звенели от проходящей под домом линии метро. Стекла моей модной мебельной стенки превратились в сумрачные бездны. Осторожно шуршали по осенним лужам автомобили, стараясь не нарушать нашего одиночества.

Я стал рассказывать Вике о Таджикистане. О войне. В этом смысле я не оригинален, как и все мужчины. Говорил ей романтичным шепотом:

— Мерцающие звезды были так близко и сидели такими плотными кучками, что, казалось, протяни руку — и тут же получишь по голове, чтобы не лапал чужое добро.

Вика смеялась, искорки порхали у нее в глазах.

Чтобы сразить ее окончательно, я — по ассоциации — упомянул о таинственных «Блуждающих огнях». О том, как я расследую это дело и обязательно докопаюсь до истины, чего бы мне это ни стоило. На самом деле я не собирался ничего расследовать. Просто сказал для усиления эффекта. Потом мне пришлось не один раз об этом пожалеть. Своим красноречием я накликал на себя неисчислимые неприятности.

Разговор мелел с каждой минутой и вот окончательно иссяк. Время, когда говорить уже нечего и надо приступать к действиям.

Мы не сговариваясь встали из-за стола и сблизились.

— По твоим глазам я видела, как ты ко мне относишься, — Вика провела ладошкой по моей руке. — Но знала, что первым ты никогда не подойдешь.

Необъятное чувство выросло вдруг в груди. Я захотел ее обнять.

Но Вика мягко отстранилась, быстро чмокнула меня в щеку и ушла в другую комнату. Спать…

Всю ночь я размышлял: идиот я или не идиот?

Утром мы простились в метро, и произошел такой разговор.

— Знаешь, я не за этим к тебе пришла. Ты слишком спешишь.

— Это одно из моих достоинств.

— В данном случае это твое достоинство сейчас бесполезно.

— Еще поговорим?

— Конечно, — она чмокнула меня в щеку и скользнула в вагон метро.

Двери вагона хряснули, как ножи гильотины.

По пути к Парку победы я размышлял о прошедшей ночи, о Вике. Мое глумливое вдохновение бойко накидало мне стих, который я тут же запомнил и записал в блокнот для впечатлений.

После проливных дождей в Москве вдруг стало солнечно и сухо. Погода, словно извиняясь за свою излишнюю поспешность, вернула погожие деньки.

В моду снова вошли солнечные очки, голые коленки, открытые спины и томные взгляды. Разглядывая мимохожих прелестниц, я незаметно для себя добрался до автостоянки музея на Поклонной горе. За хлипким сетчатым забором выстроились советские и немецкие танки времен Второй мировой, а также самоходные орудия, танкетки, бронетранспортеры и даже броневик 1917 года. Детвора, глядя на все это, просто шалела от восторга.

Неприметная калитка впустила меня на служебную территорию. Из-за танковой брони выглядывала плоская крыша административного вагончика.

— Вы журналист? — Из кунга вышел высокий чернявый парень.

— Он самый.

Мы поздоровкались.

— Сергей, — представился он. — Руководитель автопробега и вообще старший всех этих машин, — он указал рукой на стоянку.

— Неплохое хозяйство, — кивнул я на немецкую самоходку, украшенную крестами. — За пивом хорошо ездить.

— Именно это мы и делаем, — подтвердил с улыбкой Сергей. — Кстати, уникальный экземпляр. Во всем мире такой машины ни у кого больше нет. Нашли под Москвой, в болоте. Восстановили. Теперь она стоит бешеных денег. Немцы предлагали любые суммы, чтобы забрать ее для своего музея. Но мы не отдали.

— На ней поедем?

— Нет, мы помчимся вот на этой машинке, — Сергей указал на броневик времен октябрьского переворота. — Хотим привлечь внимание нашей рассеянной общественности к раритетам войны. Знаете, сколько у нас по стране стоит заброшенной техники?

Я отрицательно мотнул головой.

— Чертова уйма! Надо только у местных поспрашивать. Так они вам укажут, где какой танк утонул, какой самолет куда упал. Ну, а мы уж все это находим, тащим сюда и восстанавливаем. Кстати, денег музей почти не дает. А после ремонта техника стоит очень дорого. Особенно если удается сохранить родной мотор. Так что представляешь, — он незаметно перешел на «ты», — мы сами нищие, а сидим тут фактически как на золотом прииске. Хотя бы одну самоходку продать — и можно купить себе роскошный двухэтажный коттедж в самом престижном месте Подмосковья.

Сережа полагал, что сидит на золоте, но оказалось — на пороховой бочке. Через несколько лет Сергей погибнет при загадочных обстоятельствах. Его найдут в собственной квартире с пулей в груди. Рядом с телом — армейский карабин времен Второй мировой войны. Следователи сделают вывод, что Сергей застрелился. Как можно из длинного карабина попасть себе в грудь — непонятно. Тем не менее дело закроют.