Сергей Чекмаев - Анафема

Раба Виктория должна была задать Жене один вопрос, но не смогла.

«Спрошу, а девочка совсем в себе замкнется. И ко мне больше и близко не подойдет. Как же — в такой день ТАКИЕ вопросы! Жаль, что я ничего не могу объяснить… Лишь бы Единственный не разгневался».

Перед ночью умерщвления плоти старшие сестры обязаны выяснить, не начались ли у кандидатки месячные? Мол, истекать кровью во время слияния с Предвечным — верх кощунства и признак мирских слабостей.

Что ж — хорошее объяснение.

Вечером Наместник снова вызвал к себе рабу Евгению. Обращенные сестры, собравшиеся вечерять в общем зале, проводили ее сочувствующими взглядами. Сама же девушка шла к покоям Единственного свободно и легко. Она почти поверила, что Наместник заступится за нее перед Предвечным. Ведь он обещал. Так и сказал: «Я стану твоим проводником, посредником и защитником».

Слово «обвинитель» Женя почему-то не вспомнила.

Наместник встретил ее почти ласково:

— Я ждал тебя, раба Евгения.

В торжественном церемониальном одеянии он показался ей высшим существом, недоступным и богоравным. Девушка упала на колени.

— Да воссияет… Благодать на… твоем пути, Единственный!

— Да воссияет! Я молился за тебя весь день, раба Евгения. И Предвечный разрешил принять твое покаяние. Готова ли ты?

— Я? О да! Да, Единственный! Я готова на все!

— Чиста ли ты телом?

— Да, Единственный!

— Чиста ли ты душой?

Раба Евгения замялась с ответом. Она чувствовала в себе готовность принять любую кару, любое наказание, быть рабой Предвечного, но одновременно ей хотелось служить и Единственному. Быть его рабой, полностью отдать себя служению.

— Я не… не знаю, Единственный.

— Хорошо, что ты честна со мной. Это тебе зачтется. Я буду просить Предвечного за тебя.

Легостаев повернулся, взял со стола высокий стакан.

— Выпей крупицу Благодати, раба Евгения! Она обострит твои чувства и очистит разум!

Девушка сделала несколько глотков, поперхнулась, пересилила себя и допила остаток. В принципе, ничего такого в стакане не было. Немного опиума, чтобы «очистить разум», кофеин и полграмма модного в частных «массажных салонах» растормаживающего наркотика «либидо», ЛБД. Больше не стоит, слишком дорогое средство.

— А сейчас — жди меня, раба Евгения. Я подготовлю комнату. Жди и молись.

Легостаев ушел в комнату, закрыл за собой дверь. Украдкой поглядывая на нее, раба Евгения почти в экстазе целовала пол, где ступали ноги Единственного.

— Встань и иди ко мне, — донесся приглушенный голос. Внутри комната оказалась совершенно пустой, только у дальней стены на небольшой подставке горели с десяток свечей. Окон в комнате не было. Дрожащий отсвет падал на гладкие голые стены, обитые твердым и холодным на вид материалом. Строители положили его так искусно, что, казалось, стены, пол и потолок не имеют границ, а плавно переходят друг в друга.

Единственный стоял посреди комнаты, глаза его сверкали отраженными огоньками свечей. Раба Евгения хотела привычно упасть на колени, но он властно остановил ее:

— Запомни, раба Евгения, меня здесь нет! В этой комнате только ты и, если твои мысли очищены, если тело не отягощает их, — Он, Предвечный, Пребывающий Вовне и Навсегда. Я — лишь твой проводник. Делай точно, что я говорю, не раздумывая, но не пробуй отвечать или противиться мне!

Женю охватила странная дрожь, по телу побежали мурашки. Несмотря на прохладу, девушке вдруг стало жарко.

— Я… никогда… Ой! — раба Евгения испуганно вздрогнула, вспомнив, что не должна отвечать. — Я готова!

— Хорошо! Помни, здесь ты проведешь всю ночь и весь день, плоть твоя подвергнется испытаниям, ты будешь лишена воды и пищи.

— Готова! Готова! Да!

Легостаев видел: у девушки начинается религиозный экстаз. Или, точнее, она думает, что религиозный, — на самом деле ее охватывает обычное сексуальное возбуждение. Хорошая психологическая подготовка и немного ЛБД — вот и все, что нужно.

— Сними обувь!

Раба Евгения не раздумывая ни секунды бросилась выполнять приказание. Мягкие спортивные туфли — повседневная обувь Обращенных — полетели в угол комнаты вместе с носками. Холодный пол жег обнаженные ступни, но видно было, что это заводило девушку еще больше: она неосознанно переступала ногами, словно танцевала.

Наместник с жадностью разглядывал ее. Ноги у рабы Евгении были не особенно маленькие и изящные, но ухоженные. Легостаев подумал, что если и все остальное соответствует, то… Он не на шутку возбудился и, чтобы не выдать себя дрожью в голосе, на секунду отвернулся от девушки.

— Раздевайся!

Раба Евгения широко открыла глаза и в первый момент отчаянно замотала головой. Ведь она до сих пор ни разу не раздевалась перед мужчиной. Дома, поддавшись увещеваниям матери, Женя берегла себя для замужества, а после… Ни в институте, ни здесь, в семье Обращенных мужчины на нее не заглядывались.

— Ты хочешь усмирять свою плоть теплой одеждой?! Боишься холода?! Снимай!

Девушка вспыхнула. Какая же она дура! О чем думает? Неужели в этой комнате есть место для стыда перед мужчиной? Тем более, если он не просто мужчина, а — Единственный. Тот, которому она готова доверить себя целиком, без остатка. Доверить самое ценное…

Раба Евгения покраснела еще больше, осознав, что мысли ее далеки от чистоты. Прав Единственный — она недостойна ни жалости, ни прощения.

Дрожащими руками Женя потянула через голову балахон. Легостаев с жадностью пожирал глазами ее плоский живот, полные бедра, узкие плечи. Только вот ноги подкачали, не кавалерийские, конечно, но все-таки коротковаты. Жаль. Ну да ладно. В наше время глупо верить в идеал.

Девушка сбросила одежду и замерла в нерешительности, ухватив пальцами резинку трусов. Холода она не чувствовала — наоборот, на теле заблестел пот — но дрожь не унималась.

— …это снимать? — тихо спросила раба Евгения.

— Все снимать! До конца! — грозно сказал Наместник. «Да уж, — подумал он, — и побыстрее. Странная у них в Курске мода на нижнее белье. Антисексуальная».

Возбуждение полностью завладело Женей. Она сбросила трусики, сорвала лифчик, не совладав непослушными пальцами с заклинившей застежкой, и застыла. Лишь руки, которые она не знала куда девать, продолжали двигаться: то порывались прикрыть неприлично обнаженную грудь, то вытягивались по швам, то пытались спрятаться за спиной. Как будто бы жили своей жизнью.

— Подними руки в стороны!

Легостаев с удовольствием рассматривал ее полные груди с большими сосками. Нет, все-таки класс девочка! И темпераментная похоже. Вон как завелась!

— Раздвинь ноги!

Раба Евгения послушно выполнила приказ. Легостаев подошел ближе, пряча возбуждение под маской суровости. С такого расстояния и ему стала заметна крупная дрожь, бьющая девушку, влажно блестевшие дорожки на внутренней стороне бедра.