Николай Буянов - Медиум

– Тамара, у нас нет выхода. Без ваших показаний… Его просто отпустят с извинениями. И весь ад начнется сначала.

– Какой ад! Если бы не вы…

– Не стоит во всем обвинять меня. Вы и тогда, и сейчас знали слишком много. Вы только опасный свидетель, не более.

– Что же мне делать? Сергей Павлович… Сереженька, я боюсь. Если он узнает, что я согласна выступить на суде, меня убьют. И так, и так убьют. Мамочка моя!

– Нет, – проговорил он, ощущая под пальцами её теплую кожу. – Ты уедешь завтра же.

– Куда? Вообще-то у меня двоюродная сестра в Питере.

– Отпадает. Если что – первым делом будут искать по родственникам. Я тебя устрою в один санаторий. Он крошечный, о нем мало кто знает. Сунем свою обслугу, охранять тебя будут круглосуточно.

Он положил на стол толстый конверт.

– Здесь билеты и деньги. На некоторое время должно хватить.

Тамара немедленно вскинулась.

– Вы что? Я не нищенка и не содержанка.

– Замолкни. Еще здесь паспорт на чужое имя. Завтра утром поедем с тобой в аэропорт, но на самолете не полетим.

Он прекрасно знал: будут следить. В аэропорту они с Тамарой торчали на самом видном месте вплоть до конца регистрации. Когда осталась всего пара минут, Тамара подхватила сумочку и капризно сказала:

– Мне надо в туалет, к зеркалу.

– Блин, ни о чем другом думать не можешь? Опоздаем!

– А мне плевать! Я женщина, в конце концов.

– Ладно, – «покладисто» прошипел он. – Только пойдем вместе. Да не волнуйся, я просто покараулю в коридоре.

Она сделала все, как надо: стремглав пролетела до запасного выхода, прыгнула в приготовленную машину – «уазик» с заляпанными грязью номерами – и нырнула под заднее сиденье. «Уазик» степенно выехал с территории аэропорта, резко прибавил скорость и полетел, как на крыльях, из города до маленькой железнодорожной станции, которая и названия не имеет, просто такой-то километр. Там он торопливо подставил щеку для поцелуя («Ох уж эти нежности! Будто надолго расстаемся!»), она высунулась из окна вагона и долго махала рукой. Он помахал ей в ответ, уговаривая себя, что все будет нормально. От «хвоста», дай Бог, ушли, ТАМ её встретят, довезут до санатория, оформят, будут охранять… До суда оставалось две недели, уж как-нибудь дотянем.

Ему суждено было приехать сюда раньше, чем он предполагал. Номер, куда поселили Тамару, находился в конце коридора, на втором этаже. Ее охраняли трое: два человека неотлучно находились в соседнем номере, через стенку, по очереди выходя в коридор, ещё одна сотрудница, умная и обаятельная Наташа Чистякова, капитан спецназа, жила вместе с Тамарой в одной комнате. Сергей. Павлович долго подбирал кандидатуру телохранителя для своей свидетельницы и выбором остался доволен. Они с Тамарой должны подружиться.

Сейчас обе женщины лежали на полу. Тамара в глубине комнаты, у небрежно застеленной кровати, Наташа – у порога, вытянувшись на спине, с обиженным и немного удивленным лицом, одетая по-домашнему, в спортивных брюках и шлепанцах на босу ногу. Туровский посмотрел в мертвые зрачки, скрипнул зубами и отвернулся. Двое экспертов ползали по полу с рулеткой, измеряя расстояние, третий обрабатывал тонкой кисточкой дверную ручку. Их действия, профессионально выверенные и лаконичные, казались сейчас Туровскому никчемной и нетактичной суетой, и он с трудом сдержался, чтобы не наговорить резкостей. Тот, что помоложе, бородатый и тощий, как велосипед, ткнул пальцем в сторону двери.

– Стреляли оттуда.

– Есть гильзы?

Он покачал головой.

– Это не пистолет.

– А что? Ружье, обрез?

Да нет… Похоже, духовая трубка.

Пожилой врач, лысый, как коленка, с трудом поднялся с пола.

– Не знаю, как ты, Сергей Павлович, а я такое вижу впервые. Кто-то соригинальничал.

Он держал пинцетом маленькую иглу с густым черным оперением на конце.

– Хочешь сказать, этой штукой можно убить? – буркнул Туровский.

– Здесь на конце яд. Какой точно – на глаз определить не берусь, но думаю, органического происхождения. Сок растения или что-то в этом роде.

– Они умерли сразу?

– Почти мгновенно. Ну, может быть, в течение пяти-десяти секунд.

Туровский прошел вдоль стены в глубь номера. В углу стояло чудом не уворованное трюмо на изящных гнутых ножках. На тумбочке обложкой кверху лежал «женский роман». Сергей Павлович через носовой платок осторожно взялся за страницу и чуть приподнял книгу. Под ней был черный, хищно поблескивающий «Макаров», поставленный на предохранитель.

Эксперт поднял голову.

– Там можете браться смело, все проверено. Отпечатки пальцев только покойных… Я имею в виду сравнительно свежие.

– Вы думаете, убийца сюда не входил?

– А зачем ему входить. Пострелял с порога и ушел.

Какая-то вещица овальной формы лежала на полу недалеко от тела. Туровский подошел поближе и нагнулся. И узнал Наташин медальон, который она носила на шее, не снимая. Белая в прожилках раковинка на тонкой золотой цепочке. В настоящий момент цепочка была разорвана.

– Одну минуту…

Эксперт быстро прошелся по матовой поверхности своей кисточкой, держа раковинку двумя пальцами, повертел её так и сяк и протянул Туровскому.

– Отпечаток есть, вот тут, на крышке… Но старый и смазанный. Я уверен, он хозяйский, не посторонний.

– А почему цепочка разорвалась?

– При падении тела зацепилась за дверную ручку. Борьбы не было, если вы на это намекаете.

– Точно?

– Я кто по профессии, по-вашему?

Видимо, Сергей Павлович нажал на микроскопический выступ, потому что раковина вдруг раскрылась с мелодичным звоном. Чем-то старинным повеяло в воздухе – точно в детстве, когда потихоньку, без спроса, снедаемый горячим любопытством, открываешь крышку бабушкиного сундучка (какие там наверняка сокровища!). Нет там никаких сокровищ, не нажила бабка за годы праведных трудов, а если и наткнешься на такой вот медальон с крошечной фотографией внутри, значит, наследство от прабабушки или от ещё более дальних предков…

В Наташином медальоне тоже пряталась фотография: маленький, не больше пяти лет, мальчик со светлыми вьющимися волосами и большими глазами, распахнутыми, казалось, навстречу всему миру. Нос чуть вздернут, рот великоват, пожалуй, но это нисколько не портило впечатления – все дети красивы, природа уродства не терпит. Это потом, много лет спустя, мы, люди, начинаем делиться: свой-чужой… И ищем недостатки в ближних.

Высоченный крупный мужчина с рыжим, несколько помятым лицом в веснушках, неловко протиснувшись в комнату, пожал Туровскому руку, коротко представился: Ляхов, следователь прокуратуры, – и заглянул через голову собеседника в ящик трюмо.

– Выходит, она и не вспомнила о пистолете. Сразу бросилась открывать дверь. Почему, интересно?