Николай Буянов - Опрокинутый купол

– Я боюсь? – растерянно повторил он.

– Прекрати переспрашивать! – она даже топнула ногой. – Сию минуту отвечай! Я не убивала, там все равно поймут и разберутся. Моих отпечатков на пистолете нет, мало ли кто мог прийти и застрелись Бронцева после моего ухода. Почему тебе страшно?

Выражение «сию минуту» – это у нее от бабушки Анны Алексеевны. Та точно так же хмурила брови и морщила носик, будто сердится и одновременно пытается не расплакаться. «Алечка, куда ты пропала? Домой, сию минуту!» Это когда внучка решила отметить свое четырехлетие первым самостоятельным походом в парк культуры за мороженым. Мороженое ей, конечно, и так покупали – она была единственным чадом в семье (если не считать взрослых чад – ее бестолковых родителей) и пользовалась всеми вытекающими привилегиями… Но одно дело, когда тебя водят за ручку – «Деда, купи!» – «А не замерзнешь? Пятая порция на сегодня». – «Ну де-е-ед!» Другое – когда ты сама, взрослая самостоятельная дама на воскресном променаде (черт, мороженого без денег не дадут). Пришлось взять с собой «кавалеров», соседских Димку и Петьку (братьям стукнуло по семь – той осенью в школу, если не отвертятся). Разрешения, само собой, не спросила: кто же позволит…

Встревоженный дед, словно молодой лось, забыв об одолевавших хворях, метался по городу, обзванивая отделения милиции, больницы, и – с нехорошо замиравшем сердцем – морги. Кричал в трубку Анне Алексеевне (та сидела возле телефона и пузырька с валокордином): «Пока ничего, ищем… Да не болтай ерунды, кто ее может похитить, с нас взять-то, кроме пенсии… Нет, машина не сбивала, иначе бы отвезли в больницу, а я только что оттуда. Нет, наезд был, но сбили какого-то мужика, он спьяну провалился в канализацию, вылез из люка посреди дороги. Да не успокаиваю я тебя, просто докладываю положение. Все, отбой…»

Уже под вечер, когда последние силы иссякли, он позвонил домой в очередной раз и сквозь рев на заднем плане и причитания на переднем услышал облегченное: «Они прибыли. Приезжай, полюбуйся на свое сокровище».

–Ну, щас я ей задам!

Конечно, увидев перемазанную мороженым внучку (живую и здоровую), дед позабыл о наказании. На радостях обнялись, заорали что-то победное. «Деда, да я же не одна…» – «Я тебе покажу, сатана такая! На сколько порций братьев раскрутила?» – «Чего раскрутила?» – «Да ничего. Хоть вкусно было?» – «Вкусно, вкусно! Я тебе кусочек принесла, по дороге не съела…»

А в общем и целом – росла девочка как девочка (с рабочей прописью, правда, были проблемы) – школа, белый фартук, бантики, позже – химическая завивка и помада, четверки-пятерки, институт, лекции и сессии… Они – взрослеют, мы – стареем.

И все же в ней чувствовалось нечто выделявшее ее из толпы. Про такого человека любимые дедом японцы говорили: он обладает сильным ВА – внутренней энергией. Пожалуй, были лишь двое, кто обладал этим даром, – любимый ученик и родная внучка. Поэтому он нисколько не удивился, когда они встретились…

– Ты ничего не брала из квартиры? – спросил он, возвращаясь в сегодняшний мир.

Она покачала головой.

– Я потеряла там свою ленточку для волос. Я думаю, ее взял он.

– Кто?

– Убийца. Он оставил след… – Она помолчала., – Черный сгусток, очень плотный, почти осязаемый. Не могу лучше объяснить.

Ее опять затрясло. Он успокаивающе обнял ее, заставил лечь на диван и укрыл ноги клетчатым пледом.

– Тебе надо прийти в себя. Отвлечься.

– Да как я смогу?

– Сможешь.

Он еще что-то шептал на непонятном языке, касаясь кончиками пальцев ее висков, мочек ушей, точки над переносицей – нехитрая методика, которой он выучился от одного старика – курильщика опиума в Бирме, в крошечной деревушке посреди живописной бамбуковой рощи…

Она вдруг произнесла в полусне: :

– Я не сказала тебе еще об одном. Я звонила по телефону – оттуда, из квартиры.

–Кому?

– Мне нужна была помощь. Я боялась, что меня тоже убьют.

– Кто?

– Тот, кто меня заколдовал.

За окнами была глубокая ночь. Шумы и шорохи стихии, и мы втроем, точно добрые соседи, расположились в глубоких креслах в чужой гостиной: в одном кресле я (Слава Комиссаров, позевывая, примостился на широком подлокотнике), в другом – Маргарита Павловна, слегка осунувшаяся, с печальными складками в уголках губ…

– Вы не устали? – в очередной раз спросил я, и она в очередной раз покачала головой, всматриваясь в тускло светившийся экран.

Там, на экране, тоже был вечер (в узкой щели между портьерами угадывалась непроглядная чернота Якорного переулка) и те же свечи трепетали на столе, освещая потное круглое лицо пожилого мужчины – глаза закрыты, а рот, напротив, полуоткрыт, губы нервно шепчут что-то (выдают некие жуткие тайны – возможно, будущий материал для шантажа). А личность-то, кстати, знакомая, некогда мелькала в сводках по городу. В прошлой жизни – подпольный финансист одной из крупнейших бандитских группировок (прекрасный пример преемственности поколений: его дед и батюшка содержали воровской «общак» в Одессе). Ныне – известный предприниматель, держатель контрольного пакета акций нескольких прибыльных комбинатов, меценат, время от времени жертвует определенные суммы на благотворительность. В незабвенном всей страной августе 91-го был замешан в одном жутком и таинственном деле – бесследном исчезновении нескольких миллионов долларов из казны городской криминальной структуры. Немногие пережившие те события теперь нервно подрагивают, вспоминая прошлые ужасы, трупы, кровь и череду предательств… Финансист, которого всерьез подозревали в краже и трех убийствах, спасся чудом (главная угроза его жизни исходила от своих же: у официальных органов улик против него не нашлось, зато подельники, не отягощенные понятием «презумпция невиновности», уже готовили для несчастного веревку, паяльник и пассатижи).

– …Они приходят ко мне по ночам. Садятся рядом, на постель, улыбаются, протягивают руки, а я чувствую, что не могу пошевелиться… Я уже все перепутал: где сон, где явь. Они убеждают меня вернуть деньги (а сами почти все мертвы: улыбаются, уговаривают, а во рту – земля и черви, и кости вместо пальцев). Иногда приходит Тамара, моя дочь. Она утонула в ванне три года назад. А может, не утонула, а утопили, кто знает… Вы можете сделать так, чтобы меня оставили в покое? Я заплачу любые деньги, только скажите.

– Что же беспокоит вас больше: официальные органы, как вы выражаетесь, или…

– Азохэм вей! Органы отпустили меня и извинились (я этому, кстати, совсем не рад: в камере было спокойнее). Меня пугают они.

– Кто?

– Мертвые.

– Вы знаете его? – спросил я.

– Видела два раза, мельком, – ответила Маргарита Павловна. – Марк всегда отсылал меня.