Николай Басов - Тотальное преследование

Извеков ломал над этим голову, но ничего серьезного не придумал, просто принял как данность, хотя бородача опасался. Тот мог быть опасным, потому что в своей увлеченности и энтузиазме по поводу возможности заливать знания в людей напрямую, как перезапись с магнитофона на магнитофон – о чем он, кстати, однажды проговорил чуть не битый час, – в своем желании сделать людей такими, какими предположительно они могли стать, получив знания и цивилизовавшись наконец после веков кровавых войн и насилия, он был способен пойти именно с Томом на какой-то вовсе дикий эксперимент, и тогда, Том был в этом уверен, что-то в нем сломается.

Он уже действительно подумывал о том, что, пожалуй, подошел к пределу своих возможностей выдерживать заливку, он не пытался объяснить это кому бы то ни было, особенно бородатому профессору, как этого мужика величали в пансионате, но чувствовал это. И мечтал. Вот если бы было возможно, скажем, на пару месяцев, а лучше на пару лет сделать перерыв, а потом повторить процедуру… Но об этом можно было лишь мечтать. Заливкой управляли какие-то поднебесные сферы администрации, и, вероятно, она плотно контролировалась мекафами. Минуя этот барьер добраться до аппарата, до того софта, который машина использовала, до достойного обслуживания во время лодирования, и особенно необходимого медицинского – было невозможно.

В конце сеанса Том все же сумел расслабиться, хотя и больнее стало, но он все же лежал, как йог во время медитации, совершенным бревном, и это слегка обеспокоило сестру. Она подходила пару раз, Том чувствовал это через пелену поступающих в мозги заключительных аккордов той симфонии, которую уже выучил или как бы выучил. Сестра пощупала пульс, словно на запястье Извекова не было манжетки с пульсомером, потом коснулась его лба, совершенно по-женски.

Когда он медленно приходил в себя, как всегда, уже привычно одергивая пропотевшую распашонку, она улыбнулась ему чрезмерно яркими губами:

– На сегодня все. Мы подошли к тому, что… Не знаю, как сказать. Вам следует очень тщательно подготовиться к следующим сеансам.

– Понимаю, – отозвался Том и вдруг сделал то, чего раньше никогда не догадывался сделать. Он произнес: – Спасибо вам.

Медсестра подняла в удивлении брови. Но Том больше ничего не стал говорить и отправился к себе в комнату. Теперь он жил один. Это было необычно для пансионата, который, как и четыре месяца назад, когда Том только прибыл, был переполнен. Но он уже немного привык к тому, что с ним считаются чуть больше, чем с другими пациентами, и не слишком волновался.

Он сразу, как повелось давно, лег, но сон не шел. Голова работала как часы, вернее, как будильник, который никто не может выключить. Том стал размышлять, что же такое с ним, бедным подопытным кроликом, тут сотворили. Это была его обычная предсонная идея, вроде того как другие считают баранов или выдумывают про себя сказки, которые никому никогда не рассказывают, даже самым близким и родным людям.

Главным было, конечно, знание. Та форма образования, которая не фиксировалась дипломами, не учитывалась официально, но принималась во внимание, например, при приеме на работу. За знания, тем более качественные – такие, которые признаются в системе, построенной мекафами на Земле, которые были главным аргументом и главным козырем любого человека, – можно было пойти на многое. Но при этом с людьми происходило что-то еще. Разумеется, не на том уровне, о котором мечтал пьющий волосатый толстяк, бывший сосед Тома, только и хотевший от жизни, что разбогатеть да чтобы все ему подчинялись в той мелкой лавочке, которую он, вооруженный всеми этими знаниями, без сомнения, успешно организует.

Это происходило с людьми того уровня, которого неожиданно для всех и для себя достиг именно он, Томаз Извеков. Они сильно интересовали бородача-профессора, они выламывались из обшей системы и потому… Да, что из этого следовало? Том не знал, но думал, что из этого может возникнуть для него и Ларисы много неожиданных вещей, как хороших, так и не очень. Например, его могут сделать окончательно каким-нибудь подопытным кроликом, у которого впредь не будет ни голоса, ни даже права на собственное мнение, пока он как кролик не испустит дух.

Но пока Извеков ни о чем не жалел. То, что он тут постиг, окупало почти любую неопределенность. Хотя, с другой стороны, знания… Легкость, с какой они ему достались, вызывала смущение. Они не должны были вот так запросто вкладываться, чтобы ими можно было пользоваться, словно словарем с книжной полки. За них нужно работать, читать, думать, постигать, а ему все – даром?.. В этом было что-то нечестное, шулерское, какая-то обманка, которую он пока не раскусил.

Подобные мысли были странными сами по себе, но они уже приходили к Тому, а в этот раз они и возникали как-то слишком уж сильно. И вследствие их силы… Или наоборот, потому они и казались такими сильными, что были чем-то спровоцированы… в общем, с ним случилась странная штука.

Он и спал, вернее, погружался в то поддерживающее его и восстанавливающее состояние, которое и позволило, несомненно, выдержать ему бешеную нагрузку. И в то же время Том отлично соображал, даже был способен управлять своими мыслями, вниманием, чуть ли не зрением и слухом. При этом, словно незримый дух, он оказался в кабинете профессора и даже увидел его, только очень близко, как в наплыве телевизионной мыльной оперы – его губы, покрытые грубой растительностью, его нос, на котором поблескивала жирная капля пота, прижатую к уху трубку телефона и руку, тоже волосатую, удерживающую эту трубку… Губы шевелились, при желании не составляло труда разобрать, что же профессор говорил. А говорил он с неведомым собеседником именно о Томе.

– …я не очень впечатлен вашим заявлением. Я понимаю, что эксперимент вышел за естественные медицинские границы, но уверяю вас, в качестве подопытного он вполне контролируем. Он не проявлял никаких признаков обеспокоенности, не выказывал агрессии, даже на аппетит не жалуется.

Молчание. На том конце линии профессору явно что-то усиленно внушали.

– Не согласен…

Видение на миг дрогнуло, расплылось, Том отчетливо осознал, что задействует сейчас какие-то совсем уж запредельные энергии, может быть, даже присутствует в мире, который должен оставаться скрытым от людей, которого они не видят, но который почти так же реален, как дождь или метеориты. Потом все восстановилось.

– Мы можем с ним еще поработать… Что значит, он не вытягивает? Он уже получил по нашей градуировке примерно квалификацию Би-три… Я согласен, что по вашему табелю о рангах он уже вплотную подошел, а может, и перешагнул… Да кто же знает, что он понял в тех сеансах, которые мы ему вливали, а чего не разобрал? Это, друг мой, вовсе темная вода в облацех… Да, понимаю, это уровень управляющего группой предприятий, с заводами и людьми, или командира дивизии как минимум. Но тратить такие возможности на то, с чем может отлично справиться обычный солдафон… Хорошо, пусть не обычный. Но согласитесь, командир дивизии – это не воплощение таланта и высокого парения духа… Мы можем добиться с ним чего-то еще, я это чувствую. Я анализирую его день и ночь и, разумеется, готов за все отвечать.