Николай Басов - Тотальное преследование

И вот шел себе Том и шел, ни о чем особенно не беспокоился, как вдруг откуда-то сверху раздалось:

– Оп-ля, сам пришел, а мы его с утра выслеживали!

И перед ним с низкорастущей ветви спрыгнул паренек, с нормальным автоматом на груди, с подсумками на поясе и в ватнике, который был, впрочем, расстегнут. Дни еще стояли теплые, если солнышко светило.

Сразу же вокруг появились из засады и другие – дедок с древней винтовкой в морщинистой руке, еще один парень – очень серьезный и с глубоким шрамом поперек лица, таким, что даже выражения его глаз было не разобрать, – и девушка в офицерской круглой кепке из камуфляжной ткани.

Ребята закружили вокруг Тома, словно он был какой-то невидалью в этим местах, и дедок на них прикрикнул:

– Не шумите! Если шуметь станете, я Борову расскажу.

– Что расскажешь? – удивился смешливый, который спрыгнул с дерева.

– Что за птица? Выкладывай, что в карманах? – деловито включилась в разговор девушка.

Парень со шрамом молчал, и это было опаснее всего. Кстати, он без стеснения выгреб из карманов плаща Извекова все огурцы, выбрал самый аппетитный и стал хрумкать, почти не глядя на Тома.

Том выложил все, что у него было. На нож дедок сразу наложил лапу, девушке больше понравилась электронная кредитная карточка.

– Много еще денег осталось?

– Не очень, рублей триста, не больше, – отозвался Том и тут же прикусил язык. Для этих-то лесных… братьев с сестрами триста рублей могли показаться достаточной добычей, чтобы тут же его прикончить.

– Что будем с ним делать? – спросил смешливый. Он даже повернулся к Тому, пояснил: – Мы хотели тебя еще утречком поймать. Потом видим: не грибник ты, не дачник, сам прячешься… Удумали последить, да теперь и следить не вышло. Сам все расскажешь.

– Расскажу, – согласился Том и даже присел. Ноги ныли, сидеть даже на корточках было легче. Раньше он удивлялся этой вот манере простых людей сидеть на корточках, как на скамейке, хотя и неприлично это выглядело – сразу приходили в голову воспоминания об обыденном деревенском сортире.

И стал рассказывать. Сначала ему не поверили, особенно сомневался дедок, но хуже всего было то, что молчаливый парень со шрамом достал свой штык-нож и обрезал кончики следующего огурца – наверное, они горчили.

– Значит, мил-человек, ты теперь прячешься? – спросил дедок. – Уверен в том, что не за нами послан, не выслеживаешь?

– Нужно его проверить, – предложила девушка. – Электронная батарейка-то под кожу вделана?

– Конечно, – удивился Том, – только не батарейка это. Нам всем чипы вживляли, чтобы следить… Только тут, вдали от города они не действуют, не опасны, иначе бы меня в первый же день красномундирные нашли.

– «Чип-сы», «вживляли»… Ах ты… – и смешливый неожиданно замахнулся на Тома, но не ударил. Наверное, потому что Том с интересом на него посмотрел. Для Извекова действительно было странно видеть человека, который так бы ненавидел кого-нибудь, кто ему, смешливому, может, и не враг, но которого все равно можно ударить.

– Кенарь, ты бы не махал тут, – попросила девушка. Она тоже явно не питала к Тому доверия, но действовала разумнее. Спокойно взяла у молчаливого нож, закатала рукава своей курточки, чтобы не испачкать кровью, и сказала как о само собой разумеющемся: – Давай руку, вырезать нужно.

Том подчинился, а потом, когда уже резали, и оба парня, отложив свои стволы, держали его, вдруг сомлел и растянулся на траве, как кабан, которому кровь пустили.

– Да он квелый, – сказал Кенарь. У него были действительно на удивление светлые волосы. Но это Том уже увидел и услышал как сквозь пелену.

Извеков пришел в себя вечером. Рука болела так, что даже ноги дрожали. Подняться, например, по нужде было очень нелегко. Ребята разложили костер, девица сидела и крутила в пальцах его чип, в невесть откуда взявшемся котелке булькала какая-то каша. Бутылка Тома стояла рядом, и в ней была уже не вода. «Может, они заварили почти настоящий чай?» – подумал Том. Но это оказался обычный цикориевый кофе – горький, но разбавленный медом.

– Теперь эта хреновинка не опасна, – сказала девушка. – А вот перевязать тебя было нечем. Мы просто обрывком твоей майки замотали, но лучше тебе все же врачу показаться.

– Врачу… Ты еще скажи, в медсанбат его отправить, – буркнул Кенарь. Он почему-то сделался ворчливым, хотя болтал по-прежнему много.

– Сделаем так, мил-человек, – сказал дедок. Он держал на коленях свою винтовку и дымил чудовищным самосадом. – Если хочешь, отправляйся в деревню. Скажешь, мы тебя обчистили, но – завтра утром, чтобы мы подальше уйти успели. Тогда казаки за нами не погонятся.

– Казаки? – не понял Том. – Это что, местное прозвище красномундирных?

– Не только, к сожалению. – Дедок бросил окурок в огонь. – Был у нас председатель, рассказывал, что он казак и все такое. Но когда эти-то пришли, быстро к ним переметнулся. Вот и пошло мнение, что казаки им служат. Ты, часом-то, не казак?

– Русский я, а казак или кто – не знаю. – Том обвел всех глазами. – И похоже, что бегу я к таким, как вы. Только грабить бы предпочел тех, у кого есть что взять.

– А у тебя и было… – отозвался Кенарь и вдруг посмотрел на девушку. – Обычно мы к дачным наведываемся. А что нам еще нужно – не твоего ума дело.

– Если с нами пойдешь, знай, что назад дороги нет. Если приведем тебя, а ты удумаешь убегать, – сказал дедок, всматриваясь в огонь, – живым мы тебя не выпустим. Сейчас – можем, потом уже нет. Понял?

– Когда пойдем? – спросил Том.

– Говорю же, нет ему веры! – пробурчал вдруг молчаливый со шрамом. – Боров башку оторвет, если опять приведем кого-то.

– Не оторвет, – решил дедок. Подумал и предложил: – Тогда так: пойдем, когда луна выйдет. Шагать ты быстро не сможешь, если я правильно понимаю, крови много из тебя утекло. Пойдем неторопливо, но идти нужно будет без остановок. Выдержишь?

Том не знал, что и сказать. Вдруг девушка подмигнула ему и добавила:

– Если твердо решил, я тебе помогу. – И повернулась к деду. – Он такой квелый, что мы от него, в случае чего, за час оторвемся.

Вот как шли, Том не очень запомнил. У него сделался какой-то жар, или того хуже – жар со слабостью. Но он держался, пробовал держаться, чтобы совсем уж… дачником не выглядеть. И дошли, кажется, к утру второго дня.

Сквозь свою слабость, через боль, Извеков вдруг понял, что его укладывают в землянке на лежак, сколоченный из каких-то горбылей. Лежать было неудобно, лапник, покрытый куском пропахшего машинным маслом брезента, – не самая лучшая кровать, которая ему доставалась в жизни, но хоть такую выделили.

Потом, кажется, его кормили и поили. А на третий день, как ему сказали, он пришел в себя. Выполз, сходил по нужде, страшно стесняясь, что раньше помогать ему в этом пришлось той самой девушке, которая чип вырезала.