Дмитрий Крюков - Хроника Великой войны

– Да вы в своем ли уме?

– Я же сказал, что я Разумный.

– Нет… то есть да. Я не хотел ставить под сомнение ваши интеллектуальные способности. Но…

– Сомнение – друг тупости. Разумный не сомневается. Он знает.

– Тупости? Я? Тупости? Я посол Антимагюра, гражданин сильнейшего восточного государства!

– Даже сильное государство не в состоянии отвечать за каждого своего жителя.

– Что?

– Положим, Антимагюр силен, но это не относится ко всем антимагюрцам, – паскаяк покосился на щуплого посла.

– На кого вы намекаете? На меня?

– Положим.

– Ваша прогнившая, погрязшая в разврате странишка не сравнится с Антимагюром! – Элвюр все более распалялся.

– Положим, но вспомните Хал-мо-Готренскую битву.

– Это случайность!

– Положим. Только случайности закономерны, а происходят они оттого, что Антимагюр держится на слизняках.

– Слизняках?!

Широкоплечий согласно кивнул, и длинные усы, взметнувшись в такт движению, упали в жирную тарелку.

– Вы и меня склонны называть слизняком?

– Не только склонен, но и назову, ибо слизняк ты и есть!

– Дикость! Примитивизм! Духовное обнищание! – Посол вскочил с места. – Варвары!

– Положим, но не слизняки, – Широкоплечий захохотал, оборвав разговор.

– Ваше величество, ваше величество! – Элвюр кинулся к Ульригу. – Заступитесь! Я посол!

Король скосил на человека масленые глазки, но крик Элвюра потонул в бубнящем гуле паскаячьих голосов, и Ульриг, имея склонность к невосприимчивости слов, недопонял и на этот раз:

– Рассол? Какой рассол?

– Посол!

– А, спасибо, господин посол за предложенный рассол. – Ульриг на минуту задумался и вдруг загоготал. – Жемчужина поэзии!

Сейчас он был слишком весел и не беспокоился о последствиях: осаждай его все армии Антимагюра, лишь бы посмеялся и плюнул с крепостной стены в искаженные лица людей. Так и надо!

– Позор! Война! – Элвюр в бешенстве рванулся к выходу.

Кто-то ловко подставил ему подножку, и посол растянулся на полу.

– Га-га-га!

– Это вам так не пройдет!

Со сверкающими глазами, безобразно оттопыренной нижней губой Элвюр выбежал из зала. За ним помчался подзадоренный паскаяками вепрь.

Темные стены, завешенные окна. Удгерф медленно приоткрыл глаза. Постепенно он отходил от тяжелого сна. Из глубины сознания вставали вчерашние события: пир во дворце, омерзительный отец, трактир… По мере того, как паскаяк приходил в себя, на него накатывались мутноватая головная боль и тошнота. Принц приподнялся, свесился с измятой кровати, взглянул на отражение в тазике с водой, стоявшем у изголовья: опухшее лицо, зелено-синие мешки под глазами, всклокоченные волосы, торчащие в разные стороны. Нечего сказать – красавец. Удгерф сунул руки в воду – отражение треснуло и расплылось неровными кругами. Заплескав простыни, он умылся, встал, резким движением подхватил тазик и вылил остатки воды на голову. Холодные струи змеями поползли по спине. Боль отпустила и стало легче.

Потоптавшись на мокром полу, Удгерф прошлепал к двери, саданул кулаком так, что она, дико провернувшись на петлях, вылетела наружу:

– Эй! Хинек, ты здесь?

– Да, ваше высочество, – учитель выступил из-за колонны.

– Принеси-ка кружку эля.

Хинек ушел.

Слуга-паскаяк, увидев, что наследник проснулся, кинулся к нему с одеждой. Удгерф выдернул тюк из рук оторопевшего камердинера, в звериной ярости ткнул тому в морду штанами, украшенными жесткими металлическими бляхами:

– Пошел! Пошел вон!

Увернувшись, слуга проворно убежал, скрывшись за колоннами.

Принц, как-то сразу выдохшись, опустился на кровать. Хинек принес эль. После кружки крепкого, терпкого напитка стало лучше. Кряхтя, Удгерф натянул чулки.

– Приветствую тебя, сын, – Ульриг вошел в комнату неожиданно.

Он искренне считал Удгерфа своим настоящим сыном и пренебрежительно относился к людским правителям, которые боялись заходить в опочивальню детей до того, как те приведут себя в порядок.

– Что надо? – принц недовольно зыркнул на отца.

– Приятно ли провел ночь?

– Хорошо веселье, да тяжело похмелье, – Удгерф явно не был склонен к разговору и с тупым упрямством, глядя на мокрый пол, застегивал рубашку.

– Поня-я-ятно.

Хинек осторожно вышел, оставив двух царственных родичей наедине.

Некоторое время было тихо, лишь поскрипывали в лапах Удгерфа жесткие пуговицы.

– Ну так что? Зачем пришел?

– Да понимаешь ли, есть у меня к тебе дельце…

– Ну?

– Вчера накладка вышла: посла антимагюрского обидели.

– На пиру?

– Да. Так вроде бы безделица. Сначала кое-кто из паскаяков, потом…

– Ты, – Удгерф злорадно ухмыльнулся.

– Ну… это уж так.

– Беда.

– Да не нарочно. Просто слов не расслышал.

– Коли глухой, не пил бы.

Усы Ульрига воинственно вздыбились, глаза засверкали:

– Э!.. Это ты брось. Забыл, что я король? Я же тебя и казнить могу!

– Врешь, пьяница.

– Ты на себя посмотри!

– Войну когда-нибудь накличешь!

– Сам как набрался!

– Король называется.

– Молчать!!!

Удгерф, раззадорившись, закусил ус и продолжал хитро смотреть на разгневанного родителя.

– Дело к тебе есть, а ты, – Ульриг махнул рукой, – ведешь себя, как свинья.

– Хочешь, чтоб я извинился перед послом за тебя и за весь вахспандийский двор?

– Да.

– Так и знал! – быстрым движением Удгерф накинул куртку, размашисто зашагал по комнате. – Какой раз я должен идти с повинной головой и извиняться за твое хамство и неотесанность твоих дражайших подданных?

– Позволь, это и твои подданные…

– Не перебивай! Почему именно я? Да, я твой сын и, выходит, козел отпущения? Королю стыдно просить прощения, а принцу нет, и, в то же время, его титул льстит ущемленному самолюбию оскорбленного. Никому не обидно, но почему никто не вспомнит обо мне? Все, хватит!

– Но позволь, тут государственное дело…

– В Хаос! Устал! Пошел вон!

– Это превыше личных амбиций!

– Тогда иди сам!

– Мне неудобно!

– Мне тоже!

Спор оборвался так же резко, как и начался. Отец и сын озлобленно глядели друг на друга. Вдруг Удгерф улыбнулся:

– Пошли лучше Хинека. Он прославленный герой, и, хоть не знает придворного этикета, может поднять лошадь вместе с седоком – не чета этому антимагюрскому сопляку.

Ульриг задумался:

– Пожалуй, ты прав. Конечно, было бы…

– Давай без "конечно".

– Хорошо, хорошо, но я тебе ещё припомню, – король двинулся к выходу, уже в дверях остановился. – Да, хотел тебе напомнить: завтра свадьба, поэтому держи себя в руках и проведи хоть этот вечер достойно, во дворце.

Деревенька Курлап стояла на самом краю леса, робко выглядывая из-за стволов вековых деревьев разлапистыми соломенными крышами. На востоке тянулись болотистые земли – зыбкие кочки, по утрам и вечерам окутанные белым туманом испарений, из которых торчали острые иглы елей, чьи темные верхушки вырывались далеко в голубое небо. Место было хорошее, спокойное: с одной стороны непролазный лес, с другой – болото, заходить в которое рисковали лишь бывалые охотники.