Пол Филиппо - Стимпанк

– Я понимаю. Принцесса, мой вопрос к Леонарду Хэмфри, моему старому учителю. Можете ли вы найти его?

Мадам Селяви поизгибалась и поизвивалась, прежде чем ответить:

– Да, Леонард быть со мной тут.

– Спросите его, пожалуйста, что он имел в виду, когда сказал, что мои стихи труха?

– Ах! Леонард приносить большое извинение. Он говорить, что не видеть их достоинства живыми глазами. Но теперь он видеть, они очень хорошие песни.

Эмили улыбнулась.

– Благодарю вас, принцесса.

Хэмфри никогда ничего подобного Эмили не говорил, он даже вообще не видел ни одного из ее детских излияний, робость мешала ей открыться ему.

– Если больше ни у кого нет вопросов… Отлично, мы завершаем сеанс.

Заговорила мадам Селяви:

– Принцесса Розовое Облачко хотеть помахать на прощание.

– Идеоплазмовая манифестация! Великая честь для нас, принцесса!

Как ближайшая соседка медиума Эмили первая узрела манифестацию. Затененная часть одеяния медиума на ее коленях всколыхнулась и словно начала приподниматься, обретать форму (Эмили даже думать не хотела, откуда «идеоплазма» предположительно истекает на сей раз). Через несколько секунд над столиком, помахивая, появилась светящаяся бледная рука.

– До свидания, до свидания. Я видеть вас в Обители Лета…

Эмили вскочила, прервав контакт справа и слева, и схватила идеоплазмовую конечность.

Мадам Селяви завизжала. Столик опрокинулся – из-за толчка Дэвиса, позже заключила Эмили, хотя в тот момент столик словно бы прыгнул по своей воле, – и воцарился общий хаос.

К тому времени, когда Уолт зажег бра с ворванью, воцарился относительный порядок.

Посреди комнаты стояла Эмили, с торжеством подняв вверх свой приз.

– Посмотрите! – воскликнула она. – Легкий каркас на складывающемся пруте, обвернутый влажным муслином. Полагаю, вы найдете прорезь в ее балахоне, откуда он высунулся, пока она выдвигала его пальцами ног!

Мужчины уже отнесли словно бы бесчувственную мадам Селяви на диван, и она неподвижно распростерлась на нем. Дэвис в позе глубокой озабоченности возле нее теперь свирепо уставился на Эмили.

– Разумеется, сейчас это выглядит так! Едва вы разорвал и звено с медиумом без надлежащего ритуала, идеоплазма преобразилась в наиболее близкий ей земной аналог! Надеюсь только, что вы не убили ее своим кощунственным неуважением!

Эмили швырнула приспособление на пол.

– С помощью подобной логики я могу превратить колибри в дракона! Если вы верите этому мошеннику, вы все ополоумели. Надеюсь только, что не упаду со смеху, когда ваша экспедиция закончится полным фиаско!

Видимо, с трудом владея собой, Остин подошел к сестре.

– Безусловно, тебя там не будет после такой безобразной выходки!

Эмили засмеялась.

– Ах, Остин, ты ошибаешься. Я буду там, и не просто как зрительница, но как член экипажа, иначе я протелеграфирую папе все подробности этого мерзкого дела. И поверь мне, земной телеграф работает не хуже небесного!

При упоминании Сквайра Остин побелел. Почва была выбита у него из-под ног.

Теперь урезонить ее попытался Крукс:

– Откуда такое настойчивое желание сопровождать нас, мисс Дикинсон, если вы не верите в наш успех?

Эмили отошла к Уолту.

– Я намерена помешать тому, чтобы тех, кого я люблю, представили дураками и больно ранили.

Не соглашаясь с Эмили и не возражая ей, Уолт сказал:

– Или наши мечты настолько зыбки, господа, что мы не можем потерпеть рядом одного скептика с ясным взором? Если наша теория верна, ее присутствие нам не помешает.

Со стороны дивана донесся стон. Все обернулись к распростертой мадам Селяви.

– Пусть petite [136]неверующая отправится с нами. Это никакого значения не имеет… Ибо она не вернется!

Шествие страусов по улицам Амхерста привлекло немалое внимание и людей с положением, и черни.

С Генри Саттоном во главе, ласково подгоняемые Уолтом, помахивающим хворостиной – чей вольный костюм на этот раз вполне подходил к его роли пастуха, – великолепные тропические птицы гордо шагали по пыльным мостовым, увлекая за собой толпы зевак.

Эмили пришлось бежать, чтобы не остаться позади этой процессии мужчин, женщин и шалящих детей, – нелегкая задача в ее длинном белом платье. В конце концов она дерзко подобрала юбки, открыв несколько дюймов лодыжек и икр, и сумела поравняться с Уолтом. Весной Безумье нам любезно, оно и королю полезно, напомнила себе Эмили. И Бог свидетель, это была самая безумная весна в ее жизни!

Потребовался не день, а целых три, чтобы расположить идеоплазмовые пропульсионные приспособления так, как устроило и Крукса, и Дэвиса. В чем Эмили убеждалась, посещая Выгон ежедневно. Она еле удерживалась от смеха, наблюдая эту бесполезную кипучую деятельность. Ведь, конечно, трубки окажутся таким же надувательством, как третья рука мадам Селяви…

Все это время Остин и Саттон нагружали шхуну всякими необходимыми припасами: палатками, бутылками с водой, провизией, веревками, кормом для страусов. Эмили они напоминали тот Скот, что меньше Пчелки и кормится случайной Крошкой…

Что до Уолта, он просто исчез после сеанса. На следующее утро за завтраком Эмили нашла возле своего прибора краткую записку с отрывком из стихов самого скитальца:

Эмили разбила верхушку яйца всмятку как будто недрожащей рукой, хотя внутри нее забушевала буря неуверенности.

Она вовсе не собиралась объявить о своей любви к Уолту вслух, и уж меньше всего во время сеанса, обернувшегося такой сумятицей! И все-таки сделала она именно это.

Какой-то дьявольский порыв понудил ее выболтать свои истинные чувства к Уолту, чувства, в которых она избегала признаться даже самой себе.

И теперь ее слова, казалось, обратили в бегство предмет ее привязанности. В том ли причина, что он не отвечает на ее глубокую преданность? Или же его чувство к ней так сильно, что он боится оставаться с ней рядом? Скорее всего первое.

Ну, взять назад те слова было невозможно, даже если бы она хотела, и ничего больше она предпринять не могла, пока Уолт не вернется… если вернется.

И потому она хладнокровно съела свое яйцо всмятку.

Но в это же самое утро, привлеченная к окну своей спальни, выходившему на Главную улицу, особым топотом пробегающего стада страусов, Эмили увидела косматую фигуру своего возлюбленного.