Кирилл Еськов - Rossija (reload game)

— Замещ-щающ-щее пер-рреливание кр-ррови, дваж-жды!

— Вот-вот, оно самое. Приступайте, доктор, — (тут как раз из провала возникли еще двое; одного изрядно шатало). — Если мой человек выживет — останетесь живы и вы, слово джентльмена. Умрет — умрете и вы, очень плохой смертью.

— У меня есть условие, — доктор, как ни странно, уже взял себя в руки. — Даже два.

— Вот как?

— Да. Во-первых: если всё закончится… удачно, а я доберусь-таки до Европы… Вы засвидетельствуете факт успешного переливания крови: вот этим своим словом джентльмена.

— Годится. А второе?

— По завершении нашей процедуры, когда в Ивашке минет нужда, вы его ликвидируете.

— Да, я вас понимаю, — задумчиво кивнул Бонд. — Узнал много лишнего, и про сегодня в том числе… А не боитесь остаться тут без эксперта по группам крови ? Который те группы знает назубок ?

— Ну, вы же сами цитировали мне Господаря: «Незаменимых нет», — криво усмехнулся Менгеле. — Ладно: укушенного — на стол , живо!

Однако разглядев того укушенного, доктор всё же присвистнул:

— Кто она? В смысле — как мне ее записать в лабораторном журнале?

— Запишите ее просто: «миссис Бонд», — любезно улыбнулся коммандер.

— Ах, вот даже как… понятно. Мне нужно несколько капель ее крови, на кончике ножа. Вот так… Shto skazhesh, Ivashka?

Служилый упырь уже оклемался и сидел на полу, прикованный табельными наручниками к решетке одной из клеток вивария .

— С кислинкой! — выдал он своё заключение, осторожно облизав лезвие бондовой навахи. — И резус есть.

— Неплохо! — одобрил Менгеле. — Бубна у нее, стало быть — таких больше трети. И заходить под нее можно и с бубны же, и с червы… Плюс резус… Сейчас глянем в лабораторном журнале — кто из наших необращенных с таким сочетанием.

Меж тем обитатель клетки, к какой приковали Ивашку, услыхав рядом иноземную речь, тоже что-то залопотал по нерусски.

— Никак, гишпанец? А он-то тут откуда? — удивился Бонд и уточнил: — Эль эспаньол?

— Си, си, сеньор!! — глаза сданного на опыты зажглись безумной надеждой, а пальцы отчаянно стиснули прутья решетки.

Бонд вслушивался в сбивчивую речь узника, изредка прерывая ее уточняющими вопросами, и выражение лица его при этом, к некоторому удивлению Серебряного, становилось всё более замкнутым и отчужденным. Наконец он прервал те излияния, бросив «Буэно!» и обернулся к князю:

— Это отец-инквизитор, из Севильи. Приехал сюда по мыльным делам , и угодил в разборку между дневными и ночными . «Передайте, — просит, — Господарю Цепешу: произошла чудовищная ошибка!»

— Кровь бы ему пустить полезно, — раздумчиво откликнулся Менгеле, с давно забытым выражением . — У него ведь — как раз та, что надо!

— Правда? — как-то по нехорошему обрадовался Бонд. — Ну, коли так — ДОКАНЧИВАЙТЕ ЕГО ДОСУХА!

Он сжимал челюсти всё крепче и крепче, потому что хоть и думал, что пришла его смерть, но решил встретить ее, не разжимая зубов. Этого требовала честь его рода.

От сотворения мира лета 7072, декабря месяца тринадцатого дня.

По исчислению папы Франциска 23 декабря 1563 года, три часа пополудни.

Москва, Белый город .

— Та-ак… — Вологдин выслушал сообщение связного из штаб-квартиры, перехватившего их группу на подходе к Знаменке, и теперь с тоскою вглядывался в стремительно затянувшуюся пасмурью высь, прикидывая — сколько осталось до сумерек. Низкий потолок зимнего неба дрожал от заполошного, не в лад, перезвона московских сорока сороков, осыпая им на головы снежную побелку.

Спешно натянутая им на физиономию маска «спокойствие-и-уверенность», только лишь и приличествующая командиру, могла в любой миг порваться в клочья от клокочущего в нем бешенства, перемешанного с растерянностью. Похоже, в последние дни его по-тихому отстранили от командования, и вся важная политическая информация шла мимо него. Как, в общем-то, и можно было уже догадаться из утечек через Серебряного…

То, что они повстречали связного, и что тот оказался лично ему знаком, было чудом. А сунься они в окрестности Знаменки напрямую, как предписано (нет, ну такого раздолбайства он бы, положим, не допустил по-любому, но…) — быть бы им сейчас покойниками. Мелькнула даже совсем уж нехорошая мыслишка: «Может, так и было задумано?» — но ее он решительно отогнал: «Слишком сложно для этого цирка».

Итак, первое: НАЧАЛОСЬ!

Второе: у нас, как уж водится, ни черта не готово.

Третье: но и у ТЕХ, выходит, тоже ни черта не готово?..

Связной (парень из «первачей», памятный Вологдину по Польше) козырнул и двинулся дальше — патрулировать окрестности в ожидании таких же вот сползающихся к Знаменке мелких групп и одиночек, и полковник мельком подумал, что ни за какие коврижки не поменялся бы сейчас с ним местами. Жестом созвал свою команду, оккупировавшую проходной двор на задах Воздвиженки ( Семеро смелых , хех…), и обратился к ним с такой вот речью:

— Такое дело, бойцы! За последний час в нашем положении, в положении Службы, и, я бы сказал, в государственном положении в Московском царстве, произошли резкие и внезапные изменения .

Оглядел тех бойцов и продолжил:

— В Кремле — попытка переворота: попы снюхались с кромешниками — все против Бориса Феодоровича. Но по ходу тёрок в тех палатах произошел хлопок . Чья работа — неясно, точно — не наша. Взрывчатку ту закладывали какие-то криворукие недотыкомки, так что собравшихся, считай, не задело. А больше всех в итоге пострадали на том упыри: рухнула внешняя стенка, и они огребли хар-роший солнечный удар … Сильвер — молодчина! — не растерялся, и в суматохе исхитрился пырнуть Цепеня чем-то серебряным. Дальше началось всеобщее рубилово — и вот тут фарт наших кончился: Кремль оказался битком набит монахами — боевые чернецы, такие умелые бойкие ребята … Пушкин геройски погиб, почти все его люди тоже — но это дало Борису Феодоровичу время скрыться в кремлевских подземельях, на пару с Сильвером. Туда же, похоже, унырнули затем и уцелевшие кромешники, унося раненого Цепеня. С той поры и о тех, и о других — ни слуху, ни духу…

Тут Вологдин на миг запнулся, отгоняя мыслишку: «А ведь кое-кому самое время и отличный случай — валить ! С двойным ключом , как на заказ. Забив на нас на всех тут…» — но справился, отогнал.

— Итого, Триумвирата больше нет: митрополит помре, Годунов с Цепенеем — в нетях. Царь же наш, Владимир, — (тут он обвел команду глазами — не скалится ли кто; никто не скалился, слушали с должной почтительностью) — уже ехал тогда в Кремль, но с полдороги вернулся к себе в Коломенское.