Кирилл Еськов - Rossija (reload game)

— Куда ти так таропышса, Барыс Фэодоровыч? К тэбэ есть вапросы, многа вапросов! И есть мнэние, — он широким жестом обводит собрание, по-прежнему пребывающее в безмолвном ступоре, — щто надо создать Камыссию по расслэдованию абстаятэльств смэрти Патрыарха. Кое-кто гаварыт, щто ты о той смэрты знал заранэе, и гатовылса! Пабудь пока пад дамашным арэстом, харащо? Кто за это прэдложэние — прашю галасават!

Руки по всему залу, растерянно и вразнобой, ползут вверх, в жесте полной капитуляции.

— Пропустите! Именем Государя!! — Адашев делает отчаянную попытку прорваться к дверям. Один из черных , не глядя, сгребает того за грудкИ и небрежно отшвыривает в сторону, а другой, чуть подавшись из строя вперед, хрипло выкаркивает:

— Пустить им кр-рровь!

…Вот тут-то и рвануло.

Похоже, пороху монархисты заложили от души — но вот минирование выполнили совершенно безграмотно, и взрывная волна ушла не туда . Само помещение Присутственного покоя почти не пострадало — зато начисто рухнула внешняя стена, и все внутри невольно зажмурились от внезапного солнечного света.

То есть это люди там — на миг зажмурились, пока глаза привыкнут, а вот Цепеш со товарищи …

Ну, насчет того, что вампиры-де от дневного света мгновенно распадаются в горсть праха — это, конечно, полная ерунда, такая же, как то, что они якобы не отражаются в зеркалах и не отбрасывают тени. Но что «солнечный удар» для этих существ — штука крайне неприятная и болезненная, это, как говорится, «медицинский факт».

Тут одного взгляда было достаточно, чтобы понять: вся Цепешева пятерка выведена из строя, по крайней мере, на время. Сам он, однако, ничуть не пострадал, по крайней мере внешне, и сейчас пристально оглядывает своих бойцов, обожженных и полуослепших, стараясь оценить масштабы бедствия.

Повернувшись на этот миг спиною к Сильверу…

— Замри! — с теми же капитанскими интонациями командует тот Годунову; затем, опершись на плечо боярина, Долговязый Джон выхватил свой костыль из-под мышки и метнул его вслед упырю как копье . Борис успел заметить, как сверкнул под солнечным лучом наконечник, выкидное посеребренное лезвие о шести дюймах — туз, сберегаемый Странником в рукаве все эти годы, на такой вот как раз крайний случай.

Костыль, пущенный с невероятной силой, свистя, пролетел в воздухе и поразил вампира посеребренным острием в спину между лопатками. Цепеш взмахнул руками и упал ничком. Судя по звуку, у него был разбит позвоночник.

Потом был отчаянный прорыв по коридорам и залам Посольской палаты в цокольный этаж — к известному им потайному входу в кремлевские подземелья. Сильвер, ужасный как демон морской пучины Дэви Джонс, горланил на ходу «Пятнадцать человек на сундук мертвеца». Тучный Штаубе с поразившей Годунова прытью завладел одиноко томившейся у дверей залы чеснаковской шпажонкой и действовал затем этой игрушкой с таким мастерством, что всякому было ясно: его «боевая ландскнехтская юность» — ничуть не похвальба для барышень. Позади, прикрывая их отход, отчаянно рубились с наседающими боевыми чернецами бойцы Пушкина.

Счастье еще, что кромешники в дело так и не вступили. Оставшийся за старшего Чеснаков абсолютно верно оценил обстановку и скомандовал своим (избавившись, как иногда случается, от заикания): «Все ко мне!!! Господарь ранен! Кольцо! Двойное кольцо!!»

…Вот она, неприметная заветная дверца. Вот она, связка ключей, что на всякий случай всегда при себе.

Последняя горстка пушкинских, тающая под накатывающей волной черноризцев.

И сам Пушкин, с лицом, залитым кровью, которую некогда — да и незачем уже! — отирать:

— Боярин! Не сдай Москву упырям! На тебя вся надежда…

От сотворения мира лета 7072, декабря месяца тринадцатого дня.

По исчислению папы Франциска 23 декабря 1563 года, три часа пополудни.

Москва, Подземный город .

— Boots — boots — boots — boots — movin' up an' down again. There's no discharge in the war! — вновь принялся декламировать попугай на плече Серебряного; норовил подбодрить их, похоже — на свой, сержантский, манер.

— А можно сделать, чтоб он заткнулся? — прошипел Савельич, прикрывая ладонью фонарь. — Со зрением-то у тех не очень, а вот нюх со слухом…

— Разве что шею свернуть, — в тон ему отвечал князь, вглядываясь во тьму.

Галерея впереди резко расширялась в некоторое подобие залы, стены которой, теряющиеся сейчас во мраке, были — по словам их Вергилия — сплошь издырявлены ходами. В тех лабиринтах обитали одичалые — редкая и вдвойне опасная разновидность упырей. Если верить объяснениям Савельича, когда у укушенного упырем начинается процесс обращения , мозги его могут выключиться напрочь; такие непригодны ни к какой службе и опасны даже для своих — так что служилые упыри из Дозоров сразу убивают этих одичалых , как бешеных собак. К сожалению, не всех — изредка тем удается улизнуть и найти убежище в закоулках Подземного города. Одна отрада: умножать свою численность — по-вампирьи, посредством укуса — одичалые не могут, ибо всех жертв своих неукоснительно обгладывают до костей… А потом, нажравшись человечины до отвала, уходят в спячку, на пару недель.

Здешний же одичалый , как было достоверно известно Савельичу, как раз на прошлой неделе схарчил мелкого наркодилера, от большого ума устроившего захоронку в соседней галерее — страховался, дурашка, от конкурентов. Так что у них имелся сейчас хороший шанс миновать опасное место, не будя лихо — а вот возможные преследователи их навряд ли рискнут сюда сунуться.

— Ах-ххтунг! Ах-ххтунг! — вдруг перешел на немецкий Ларри Флинт. — З-ззомби! З-ззомби!

Все замерли, вслушиваясь в гулкое подземное безмолвие.

— Так. Леди и джентльмены, я предлагаю прислушаться к предупреждению нашего зеленого друга ! И немедля обработать клинки вот этим, — скомандовал Бонд и пустил по рукам объемистую скляницу темного стекла.

— Это — что? И как действует? — деловито поинтересовался Серебряный, пройдясь смоченной тряпицей по лезвию сабли.

— Серебро в виде раствора «адского камня». Плюс вытяжка чеснока.

— Алхимия от сэра Джона?

— Она самая.

Анна, безмолвная и безучастная, механическими движениями протерла острие своей итальянской шпаги. Узнав от догнавшего их Бонда о геройской гибели «обоих из ларца», она, как написали бы в романе, «окаменела от горя»: только сейчас стало понятно — сколь многое связывало спецагента «Амазонку» с Фролом Фомичом и Титом Кузьмичом…