Кирилл Еськов - Rossija (reload game)

Парад толстяков продолжил апоплексически-багровый секретарь Особого трибунала Шереметьев; ему воспоследовали отец Амвросий с отцом Нектарием ( Роснепотребнадзор и Росдурьконтроль ). Эти тоже имели обыкновение ходить повсюду парочкой, едва ли под ручку, но здесь близостью не пахло ни малейшей: смертельные аппаратные враги попросту боялись хоть на миг выпустить друг дружку из поля зрения. Физиономии их были исполнены такого смирения и благочестия, что Годунову вновь подумалось — ох, добром это всё не кончится.

Зал постепенно заполнялся. Вот вошел, откозыряв, непроницаемый на лицо воевода Одихмантьев, курирующий от Дозоров Стрелецкий приказ, а сразу за ним — двое упырей в форменном черном, Годунову лично не знакомых (Владимир Владимирович недавно устроил у себя внеплановую чистку рядов , так что контингент обновился весьма заметно). Кривя яркие, будто накрашенные, губы, вступил в залу боярин Щелкалов из Посольского Приказа; этот Годунова недолюбливал, поскольку его конторе вечно приходилось отмазывать особистов, спалившихся в закордонных делишках. Следом за ним проковылял старенький Обрюта, из худородных Нагих — хранитель Большой Государственной Печати; этот числился адашевским — триумвиры не смогли поделить Печатный приказ и согласились на Обрюту из соображений «ни вашим, ни нашим».

Наблюдая за рассадкой, Борис Феодорович услыхал вдруг над ухом тихий оклик Сильвера:

— Боярин! Надо вызвать сюда Пушкина, немедля.

Годунов заколебался. Генерал Афанасий Пушкин, как и оба чужих шефа личной охраны, находился тут при оружии и, соответственно, обязан был пребывать вне зала заседаний. Он мог зайти лишь временно, разоружась в дверях, как недавно проделал патриарший Цербер… а, кстати, зачем?

Впрочем, в удивительной интуиции старого моряка, граничащей временами с ясновиденьем, Борис Феодорович имел случай убедиться не раз и не два (взять хоть его недавнее предсказание о грядущем «несчастье с Патриархом»). И, заметим, этим своим даром тот никогда не пользовался по пустякам — и к тому же был не из болтливых… Что ж — положимся опять на его чуйку , и черт бы с ним, с нарушением протокола.

Отряженный за Пушкиным гридень едва не столкнулся в дверях с Цепенем: Владимир Владимирович, как обычно, опоздал к началу мероприятия. Старый вурдалак, при всех своих сверхчеловеческих возможностях, был трусоват и маниакально помешан на вопросах безопасности, не доверяя даже личной охране и постоянно ее перетасовывая (одни охранники, после обращения , отправлялись воеводами в дальние края, другие — исчезали бесследно). Эти всегдашние, легендарные уже, его опоздания , которые все принимали за демонстративное хамство, цель имели совершенно иную, сугубо прагматическую: сбить с толку потенциальных заговорщиков. Готовя сколь-нибудь серьезное покушение, сценарий его расписывают пошагово и поминутно, и тут даже небольшой сбой по времени может обрушить все планы убийц.

Цепень сегодня выглядел неважнецки. Даже лицо его было таким бледным, будто его сметаной намазали. Личный досмотр он прошел со своеобычной брезгливой миной, и прошествовал к своему любимому походному стулу. Сел Влад-Владыч от всех отдельно, скрестив тощие ноги в сафьяновых красных сапожках.

Наконец все разобрались по своим местам. Отец Илиодор, в спешке назначенный председателем похоронной комиссии, потряс секретарским колокольчиком, призывая к тишине. Все дружно встали, и тот прочел краткую молитву. Собравшиеся внимали ей с должной постностью на лицах, а по завершении — с должной истовостью перекрестились.

— С глубочайшим прискорбием, — начал отец Илиодор, — мы извещаем уважаемое собрание, что в лето семь тысяч семьдесят второе декабря месяца тринадцатого дня отошел ко Господу Святейший Патриарх Московский и всея Руси Пимен. Мы собрались здесь, дабы общими соборными молитвами проводить усопшего Патриарха в место, кое определи ему Господь…

По годуновским (да и не только по ним) порхнула неслышная усмешка: мнение о том, в какое именно место Господу следовало определить усопшего, они имели вполне устоявшееся.

— Был он великим печальником перед Богом за многострадальный наш православный народ, молитвенником и заступником нашим перед Господом, славен был подвигами смирения и беззаветной любви, — продолжал соловьем заливаться отец Илиодор.

По-хозяйски громко стуча подкованными сапогами, в залу зашел Владислав Юрьевич Дударь-Мармотный: черный парадный мундир, лицо полускрыто черными солнцезащитными очками по последней средиземноморской моде, руки — в черных перчатках.

— Почтенное собрание, прошу меня извинить, — громко объявил он, поднимая руки и подставляя бока годуновским досмотрщиками. — На улице ужасающе светло.

Прерванный Илиодор посмотрел на начальника Ночного Дозора безо всякой любви. Даже возможность подсобрать тому на голову толику горящих угольев, следуя рекомендациям апостола Павла, святого отца, похоже, не соблазняла.

— Нет у нас больше Патриарха, вразумителя и заступника нашего перед Господом, совершенного служителя Божия…

— Так за чем дело стало? Этот Патриарх сломался, несите нового! — в обычной своей хамской манере залепил Мармотный, прервав перешептывания с Чеснаковым.

Годунов с любопытством оглядывал рясоносную часть собрания, ожидая ее реакции. Смолчат и проглотят, или хотя бы для виду повозмущаются?

Проглотили. Уголья собирают , не иначе…

— Владыслав Юрьевыч очэн таропыца, — высказался Влад-Владыч, которого эта сценка явно позабавила. — Навэрнаэ, он хочит палюбовацца закатом.

— Не сегодня, господарь, — усмехнулся Мармотный, встав и отвесив собранию шутовской поклон. — Я ожидаю ныне к ужину одну редкую обезьянку, из Бразилии. Превосходная страна, там в лесах много-много диких обезьян!

— О Боге хоть раз подумал бы, а не о похотях своих, — достаточно громко произнес отец Илиодор.

Направившийся уже к дверям Мармотный предпочел расслышать и обернуться:

— Уверяю вас, — отчеканил он с холодным достоинством, — мой интерес к обезьяне — чисто гастрономический. А вот ваша, святой отец, фиксация на вопросах мужеложества и скотоложества наводит на вполне определенные мысли…

Засим кромешник покинул скандализованную залу, разминувшись в дверях с поспешающим внутрь Пушкиным и провожаемый загадочным взором своего Господаря.

« Вот и еще один покойник », — отметил про себя Годунов. Ставшие регулярными в последнее время чистки обратили руководящий состав Дозоров в гарнизон зачумленной крепости (что при этом ничуть не приутишило смертельную грызню внутри нее, между Дударевыми ночными и Чеснаковскими дневными …) Исторический опыт подсказывал, что в ближнем круге свихнувшегося Лидера выживать способны лишь серые как валенок лизоблюды, без остатка разменявшие ум на хитрость и мыслящие одним лишь спинным мозгом. Интеллектуал-и-Оригинал Мармотный же, со своими гишпанскими гитарами и цыганскими романсеро , в эти новые реалии отчетливо не вписывался — и, пожалуй даже, нам будет его недоставать …