Кирилл Еськов - Rossija (reload game)

— Ну, мимо внимания московских коллег Джуниора не прошел такой аттракцион невиданной щедрости , с кучей золота за голову простого, как вы изволили заметить, «армейского сапога ». Сегодня на закате их человек будет ждать вас с лодкой в тальниках на нашем берегу Пышмы — под мои гарантии безопасности для вас обоих. Советую вам рассмотреть их торговые предложения со всей серьезностью — исходя из того, что вы случайно вступили в обладание каким-то очень ценным, но очень токсичным товаром; и явно скоропортящимся, в добавок. Мои ребята, с кем вы давеча повстречались на крыльце, вас как раз и проводят.

Серебряный некоторое время сосредоточенно выбирал ягодку в лукошке, стараясь не встретиться взглядом со Змеем. Пока всё идет… нет, даже молчать с самим собой на эту тему не стОит.

— Ладно, — с показным смирением подытожил он. — Поскольку я сюда, по всему видать, уже не вернусь, надо бы сходить забрать вторую половину моего невеликого имущества.

— Если вы о своих аглицких пистолях, — холодно откликнулся контрразведчик, — это уже сделано.

По его оклику тут же возник в дверях старшой из «привратников», с обеими кобурами через плечо.

— Вы хотите сказать, — нейтральным тоном осведомился князь, — что нам не позволят даже проститься?

— Увы! — развел руками «правая рука Графа». — «Настоящие разбойницы» имеют как наклонность к необдуманным поступкам, так и широкие возможности их совершать. Впрочем, вот, — с этими словами он пошарил где-то за спиной, и на столе появились перо с чернильницей и клочок пергамента. — Пишите: она грамотная, если что. Это всё, что я могу для вас сделать.

Черт его знает — может, так всё и к лучшему, а? Что тут вообще скажешь, двумя-то словами: «Жди меня, и я вернусь», ага, или «Прости и забудь» — тьфу… Поразмыслил еще пару секунд, прислушавшись к себе и к ней — как она ему представлялась, и решительно начертал: «Помолись за меня, хорошая моя!» Засим встал из-за стола, перекрестясь на красный угол:

— Ну так что — по коням?

Вечерний туман вовсю уже затягивал понизу тальники, но князевы провожатые нашарили тропку безошибочно: чувствуется, хаживали тут не раз и не два.

— Вон они! — прошептал направляющий, скомандовав поднятой ладонью «стоп».

— У костерка греются? — Серебряный ощутил внезапный озноб: то ли от наползающей с реки промозглости, то ли от какого-то скверного предчувствия.

— Не, костерок как раз для отвода глаз. А москаль — вон он, между во-он теми двумя вётлами, ближе к правой. Один, как и уговорено. Видишь его?

— Теперь — да.

Темный силуэт, неразличимый доселе, отделился от древесного ствола и шагнул на заснеженную туманом тропинку меж черными глыбами кустов.

— Второй должен быть при лодке. Всё, ступай, князь. Мы страхуем отсюда — в случ-чо. С богом!

Он прошел почти полдороги, когда ощущение «Что-то не так!» сделалось столь явственным, что последовавший мгновение спустя условленный свист сзади и окрик: «Шухер! Ховайся в тальник!» в общем-то даже не застали его врасплох. Крик тот оборвался хрипом, который опытное ухо не перепутает ни с чем; москаль же, с которым они почти уже сошлись, в свой черед заорал, полуобернувшись: «Подстава! Уходим!», сунул было руку за пазуху, и вдруг опрокинулся навзничь — да так, что тоже не перепутаешь, а затем удар, швырнувший наземь и его самого, дал ответ на уже сформулированный им вопрос: «Почему же всё так бесшумно-то? — Да потому что — арбалеты!» Болт угодил ему в то самое правое плечо, царапнутое в корчме, и боль — слава те, Господи! — была такая, что даже в отключку не уплывешь, как там те немецкие лекаря изъясняются-то — Schock? — и он, сидя («… На попе ровно , хихи…»), даже как-то неспешно извлек неповрежденной левой безотказный аглицкий пистоль, выцелил правую из двух надвигающихся на него увеличенных туманом фигур, на несколько мгновений ослеп от вспышки, а когда зрение его слепилось обратно из оранжевых клочьев, фигура надвигалась уже одна, и второй пистоль был уже в руке (как? как он исхитрился его извлечь из-под левой же?), но тут аглицкий курок щелкнул в осечке, раз и два («… Всё бы вам заграничное хаять …»), едва ль не громче самогО выстрела, как ему показалось, и ТОТ — порождение ночных кошмаров, где ничего уже поделать нельзя — тоже услыхал и понял: ВСЁ, и победно перешел с бега на шаг, и тут где-то сзади-справа грохнуло-вспыхнуло, и приближающаяся из тумана Смерть свернулась в три погибели, схватясь за живот, и упала ничком в молочный ручей тропинки.

«А, так это, небось, тот второй , что при лодке », — успел подумать Серебряный, расслабленно соскальзывая в прохладную темную бездну.

Очнуться ему помогли боль и холод: облепивший тело ледяной компресс из промокшей насквозь одежды странным образом сделал голову почти ясной. Зловеще шушукающиеся камыши цепко держали текущую всеми щелями лодку-дощаник, на дне которой он и скорчился, упершись сапогами во что-то по-нехорошему податливое; по берегу заводи бестолково перемещались три или четыре факела и слышалась перекличка дозорных, состоящая на две трети из словозаменительного русского мата; развороченное правое плечо было худо-бедно перевязано, а вот левой — целой, насколько он помнил — рукИ он не чувствовал вовсе; попытавшись пошевелить пальцами, он сообразил, что они как сжали некогда мертвой хваткой ту волшебную саблю , так и закаменели в той судороге. Сгорбившийся на веслах человек в капюшоне заметил это его движение:

— Никита Романович, вы в памяти? Запоминать способны?

— Да. Надеюсь.

— Вы — сержант Особой контрразведки боярский сын Петр Павловский, жетон номер 113, а я — ваш командир, лейтенант Павел Петровский, — с этими словами гребец склонился к Серебряному и застегнул у него на шее цепочку с небольшим медальоном, размером с монету. — Участвовали в операции по эвакуации с того берега секретного агента. Операция провалилась, мы угодили в засаду, агент погиб. Это всё, что дозволено знать местным сапогам , со всеми прочими вопросами любопытствующим следует обращаться в Москву, непосредственно к боярину Годунову. Запомнили?

— Запомнил. А куда подевался некто князь Серебряный?

— Его труп — у вас в ногах. Но вам, разумеется, имени погибшего агента знать не положено.

— А чья была засада?

— О, если б знать… Может, ваша, а может, и наша; точно — не Графова. Будем разбираться. Вам по-любому лучше пока не числиться на этом свете. Так что уходить отсюда, с заставы, нам надо немедля, по темноте: погранцам лучше бы не разглядывать на свету ваши с покойником физиономии. Пару верст в седле — продЕржитесь?

— Не уверен, — честно признался Серебряный.