Кирилл Еськов - Rossija (reload game)

По исчислению папы Франциска 11 сентября 1559 года.

Москва. Тверской тракт у заставы.

— Уфф! Наконец-то мы у врат Москвы! — констатировал лейтенант Петровский, осаживая коня.

— Не впечатлен, — не удержался от колкости Серебряный.

Врата и впрямь не впечатляли. По правде говоря, это были и не врата никакие, а самые обычные ворота — деревянные, на вид хлипкие. А поскольку вокруг них, сколько хватало взора, простиралось жнивье, преграда эта была, по первому впечатлению, чисто символической.

Однако, чуть присмотревшись, князь заметил стрельцов в небогатой, но справной одёжке, все при оружии. Более того, возле ворот стояли навесы характерного вида. Серебряный готов был поставить нательный крест против копейки, что под навесами — ямы, в которых скрыты малые пушчонки-картечницы. Не укрылись от его внимания и мохнатые псы, сидящие возле столбов и недобро скалящие клыки. И наконец — на дороге и вокруг были вкопаны бревна. Проехать между ними шагом было можно, а вот махнуть лихим намётом — вряд ли… В общем, это была маленькая, но хорошо укрепленная застава, способная до прибытия московских подкреплений успешно обороняться против шайки татей или ватаги залетных шишей, пытающихся хитростью или силой прорваться к московским стенам.

Никите Романовичу такие заставы были знакомы по Риге.

— У нас такое называется — блок-пост, — сказал он.

— Не у нас, а у Ливонского вора, — привычно поправил лейтенант.

Петровский — впрочем, князь подозревал, что он такой же Петровский и, возможно, такой же лейтенант, как сам он — «сержант Павловский» — был человеком в высшей степени осмотрительным. В частности, он никогда не высказывался хоть сколько-то критически о московских порядках. У Серебряного сложилось впечатление, будто лейтенант всё время ждет, что любой его собеседник или напишет на него донос, или будет допрошен под кнутом. Впрочем, если учесть род занятий лейтенанта, такой ход мысли был вполне объяснимым.

— А у вас как это называется? — спросил он, кивнув на заставу.

— Блок-пост, — не моргнув глазом сообщил Петровский.

Никита Романович в который раз подумал, что в Московском Кремле тоже не дураки сидят. Во всяком случае новинки, касающиеся военного дела, они перенимали очень быстро.

Тут внимание князя привлекла серая будочка, стоящая от ворот наособицу. Перед ней стоял мужик в армяке и, размахивая руками, бранился на чем свет стоИт.

— Это что? — поинтересовался он.

Петровский прищурился, потом картинно шлепнул себя по лбу.

— Господи, совсем запамятовал! Тебе ж серебро сдать надобно.

— Чего сдать? — покосился на собеседника Серебряный.

— Серебро. Что-нибудь серебряное у тебя есть? Ну, кроме жетона?

— Откуда? У меня и денег-то нет, — напомнил князь.

Денег у него и в самом деле не было. Во время путешествия за всё расплачивался Петровский. Князю было отчасти неловко, но лейтенант на это говорил: «А, не бери в голову — это идет как представительские расходы ». Серебряный понял это так, что потраченное лейтенанту возместят на службе.

Впрочем, расходы те были невелики. До Москвы они добирались глухими, окольными тропами, обходя города. Столовались и ночевали в деревеньках, где любой медяшке были рады. Хотя дело тут было не в экономии: судя по всему, лейтенант тщательно избегал контактов с собственной Конторой.

Тем не менее слова о деньгах лейтенанта не успокоили.

— Да что деньги… — протянул он. — Может, какая цепочка там… шитьё… Крест-то у тебя какой?

— Православный, освященный, — князь произнес это несколько нервно. Крест тот был снят с убитого литовского рыцаря неясного вероисповедания. Полковой поп никаких католяцких непотребств в том кресте не усмотрел и за пять копеек освятил. Но вдруг чего?

— Да не то! Он у тебя серебряный?

— Золотой, — сказал князь. — С изумрудом.

— С изумрудом — это хорошо… Ладно. Пора тебе уже познакомиться с нашей финансовой системой. Вот, держи, — и он протянул князю серебряный рубль.

Тот, недоумевая, взял монету.

— Это на первое время. Только сначала обменяй в будке.

— На что? — не понял князь.

— Там скажут. Заодно и порядок узнаешь.

Князю показалось, что на профессионально бесстрастной физиономии Петровского отобразилось некое знакомое ему выражение. Примерно как у войскового старшины, посылающего новобранца, не знающего армейских примОчек, на склад за ведром звиздюлей.

«Ладно, посмотрим, что у них там», — решил князь, спешился и направился к будке.

Мужик в армяке всё продолжал разоряться. Слова при этом он кричал такие, что даже ко всему привычному Никите Романовичу стало соромно.

Отодвинув мужика, он обнаружил окошечко, за которым виднелась чья-то наетая ряшка. По ней было видно, что обладатель ее — птица невысокого полета, но физическим трудом давненько уже себя не осквернял.

— Мне… это самое, — сказал Серебряный и показал рубль.

Глазенки на наетой ряшке блеснули, как два начищенных полтинника.

— Меди нет, — скучным голосом сообщил меняла. — Есть новоблагословенные по пять, десять, двадцать и пятьдесят копеек. Премия за сдачу грешного металла — пять копеек ассигнацией. Давай сюды, — и он протянул пухлую руку.

— Как это — меди нет? — не понял князь. — А на что ты тогда меняешь?

— Говорю же, на новоблагословенные, — сообщила ряшка и показала какую-то бумажку величиной с ладонь. На бумажке Серебряный успел разглядеть чей-то портрет.

— Это что? Дай-ка поглядеть, — князь протянул ладонь.

Пухлая рука тотчас отдернулась.

— Поглядеть? Может, тебе и ключ от дома, где деньги лежат? — угрожающе протянул меняла.

Никита Романович прикинул ситуацию. Покупать за рубль какую-то бумажку он, естественно, не собирался. К тому же физиономия будочника выдавала в нем изрядного хитрована. А народные рецепты для излечения избытка хитрости воевода, по долгу службы, знал отлично.

— Ща, погодь, — улыбнулся он ряшке и быстро обошел будку в поисках двери. Найдя которую — рванул на себя со всей мочи.

Расчет оказался неверным. Дверь, с виду хлипкая, не поддалась. Зато всполошились стрельцы на воротах. Видимо, за будкой они приглядывали.

— А ты резкий, — то ли осуждающе, то ли одобрительно заметил Петровский, неведомо как очутившийся рядом. — Только зря ты так. Обменник-то казенный. Ежели чего не так, стрельцы набегут.

— Кони наши где? — забеспокоился Серебряный.

— Туточки, — лейтенант дернул шеей, показывая направление. — Пригляди, а я пока сам с человечком потолкую.

О чем лейтенант толковал с менялой, князь так и не узнал. Но когда он снова склонился над окошком, надменное выражение на наетой ряшке сменилось напуганно-недовольным.