Кирилл Еськов - Rossija (reload game)

Скоморохи переглянулись снова. Копейка манила.

— Ну если только тихонько… — пробормотал младший.

— Деньги вперед, — твердо сказал старший.

— Спой сначала, — ответил посадский. — А то ишь.

Старший скоморох решительно мотнул бородой.

— Утром деньги — вечером песня, — сказал он.

— А, была не была! — купчик положил монету на ноготь большого пальца и лихо выщелкнул вверх.

Скоморох сделал неуловимо быстрое движение и выхватил монету прямо из воздуха.

— Эк! — оценил купчик. — Быстрый ты парень. В каком полку служил? — спросил он почти трезвым голосом.

Седой не ответил, настраивая голос на гудке.

Серебряный на миг сощурился — будто и впрямь пытался разглядеть прошмыгнувшее в темных глубинах памяти воспоминание, но нет — ускользнуло…

Младший взял дуду и дунул. Дуда смешно хрюкнула.

— Ну что? — сказал он. — Начнем помолясь?

— С дере-е-евьев листья опадали… — начал старший фальшивым басом.

— Прямо наземь! — молодцевато добавил младший, лихо пристукнув сапожками.

— Наста-а-ала грустная пора… — старший вывел смычком что-то грустное.

— Ёксель-моксель, восемь дырок! — отчебучил младший.

— Наш царь с геройскою дружиной…

— Две пищали, три калеки! — младший снова стукнул сапожками.

— На фронт ливонский подалси…

— В поле чистом бить ливонца, царским хером в рот и в жопу! — дуда издала громкий неприличный звук, купчик довольно хохотнул.

Князь нахмурился. Потешка пришлась ему не по вкусу, но он решил помалкивать.

— И вот известие приходит… — продолжил старший.

— На бумаге на гербовой!

— Что царь возьми да и помре…

— Вот дела!

— Бояре в обморок упали…

— С печки на пол, прямо в шубах!

— Царица слезы пролила…

— Две кадушки!

Всё это князю было решительно не по душе, а при словах о плачущей царице кулак сам сжался. Однако бить артистов в армии завсегда считалось последним делом. Он отвернулся и решительно заработал ложкой, доедая остатки похлебки — наваристой, но пресной и совершенно без аромата.

Скоморохи тем временем разошлись вовсю. Спели про воцарившегося князя Владимира, у которого шапка Мономаха на ушах виснет, про царицу, грибочков поевшую, про попа Сильвестра, которого обозвали породой жеребячьею… Купчик сыто реготал, посадский крикнул еще жбан пива — для себя и для веселых людей.

Наконец, дело дошло и до склизкого .

— Лежит в постеле Ефросинья… — начал старший, понизив голос.

— Жопа синяя, морда синяя! — добавил младший, подблеивая на «и».

— С большим засосом на грудях!

— Ой-ой-ой, гехакте цорес! — дуда снова издала неприличный звук.

— Ох, с огнем ребята играют… за копейку, — тихо пробормотал лейтенант, сосредоточенно лепя петушка из хлебного мякиша.

Купчик тем временем выбрался из-за стола, характерно зажимая мотню: видать, приспичило отлить.

— Ну а над ней стоит приятель…

— Чорта в пекле! — конкретизировал младший.

— С любимой трубочкой в руках!

Продолжения князю услышать не довелось. Пьяненький купчик, пробираясь мимо скоморохов, опасно покачнулся и стал заваливаться. Скоморохи, держа инструменты, попытались подхватить его под микитки — и вдруг сами, оба, оказались на полу. Старшего купчик — оказавшийся трезвым и быстрым — еще и рубанул ребром ладони по шее.

В тот же миг выскочили из-за стола и посадский с приказным. В руках у каждого откуда-то взялось по веревке с арканом — ими они в момент стянули руки крамольников. Всё было проделано единым махом, в мгновение ока.

— Да, четко работают ваши , я аж залюбовался! — обернулся Серебряный к своему спутнику и осекся, разглядев выражение его лица: будто бы тот, надкусив мясной пирожок с лотка, нарвался на тухлятину.

— Это не наши, — процедил сквозь зубы контрразведчик. — Это кромешники , из Ночного дозора. Что-то они расхрабрились, вылезают на промысел уже и средь бела дня, будто так и надо…

— Кто-кто?..

— Неважно…

И было это, похоже, действительно неважно, ибо над столом их уже воздвигся хмурый купчик, предъявляя значок с изображением черной летучей мыши на багровом фоне:

— Ты и ты! Резко встали и пошли с нами!

— Ага, щаз! — осклабился лейтенант, неспешно расстегнул ворот и сунул под нос кромешнику свой жетон из перечеканенного серебряного рубля; тот отшатнулся, будто в лицо ему тыкнули тлеющей головней. — Резко ушли отсюда нахрен! А этих , кстати, оставили: тут сейчас наша операция, Особой контрразведки. Доступно?

— Особисты! — угрюмо сообщил купчик нарисовавшимся уже оплечь посадскому с приказным и в сердцах сплюнул на пол. — Тут, оказывается, ихняя операция… Те, что снаружи отсвечивают, тоже, небось, ваши?

— А ты как думал? — покровительственно хмыкнул лейтенант, наступив князю на ногу под столом. Тот чуть заметно кивнул — понял, не дурак, мол.

— …Там точно — не твои, конторские? — уточнил всё же Серебряный, когда представители враждебного, как видно, ведомства очистили сцену.

— Может, они и конторские — но точно не мои . И проверять — как-то не тянет…

— Никита Романыч! — прозвучал вдруг тихий оклик слева. — Али не признал?

Всё-таки он дернулся — уж очень это вышло неожиданно. Грамотно — без внешних следов — побитые скоморохи проявили, наконец, признаки жизни, и старший из них… Ох ты ж, ё-моё! — что-то совсем поплошало у меня со зрительной памятью…

— Савелич, уж не ты ли? Неужто выжил тогда?

— Как видишь, князь. К строевой, правда, негоден боле… да и к нестроевой тож. Но как я нынче по второму уже разу жизнью тебе обязался — дай-кось должок отдам, хоть частью. Вам, чую, уходить отседа надобно — а снаружи караулят… чужие-непонятные. Так?

Князь переглянулся с лейтенантом.

— Допустим, — после некоторого раздумья откликнулся тот.

— И уходить, небось, думаешь подвалами, через здешний Подземный Город?

— Допустим, — раздумье заметно потяжелело.

— Ходов-то тут всего два, так? Налево, к Хавроньиным Амбарам, либо направо — во владения Иван Иваныча Каина. Тамошние ловушки, сколь мне известно, никто еще пройти не сумел… из живых людей, во всяком случае. Так вот, если кто не в курсе: Амбары на днях добавочной кирпичной стенкой отсекли, от мышек-норушек — с наскоку ее не расшатать.

— Та-аак…

— Но есть еще третий ход… так, незаметный отнорочек второго. Он тоже через Иван Иванычеву вотчину, но краешком, его мышки-норушки и сами по той галерее шастают иногда. Так что тамошние ловушки — проходимы. Я, к примеру, проходил…

— Да ладно!.. — недоверчиво откликнулся контрразведчик.

— Проходил, проходил. И сейчас собираюсь пройти — мне, чую, с теми, кто снаружи, сводить знакомство тоже не резон. Но там, помимо ловушек, можно еще и людишек повстречать… очень вредных людишек. Так что давайте так: ловушки — на мне, а людишки — на вас. По рукам?