Кирилл Еськов - Rossija (reload game)

— Да вряд ли он запамятовал того Никиту и тот мост через Огре, — хмыкнул Шибанов, разглядывая чудо-оружие. — Такое не забывают… Кесская?

— Она самая. А насчет «вряд ли запамятовал» — у людей, оказавшихся «на самом верху», память начинает порою работать очень избирательно… Передай, Василий Дмитрич, очень тебя прошу. Невелик ведь труд, а?

— Ладно, как скажешь, — пожал плечами тот, — труд-то и вправду невелик. Хотя и лишне это: мыслю, что если и есть у Андрей Михалыча какая служба — она и так твоя.

«Дело сделано, уф-фф! — ликовал он, двинувшись вместе с Шибановым из отвратного места, мимо провожающих их долгими взглядами восковых рож. — На выход, на выход отсюда!»

Там, на выходе, их и взяли, тепленькими.

Группа захвата Особой контрразведки под командой лейтенанта Петровского сработала безупречно: об обнажить и речи быть не могло.

«Но как же так?? — Я НЕ МОГ ОШИБИТЬСЯ, петушок был развернут куда надо!!»

Петровский тем временем внимательно осмотрел изъятую у Шибанова кесскую саблю и безошибочно взялся за массивный, затейливой формы, позлащенный наконечник ножен. Медленно, как в кошмарном сне, посыпалась крошка фиксирующей его застывшей индийской смолы. Отделившийся наконечник остался в руке контрразведчика, и на свет божий явилась таившийся в его полости толстостенная склянка с темно-синей жидкостью.

— Ну вот и всё, государи мои! — повторил тот, переводя взгляд с Шибанова на Серебряного и обратно.

От сотворения мира лето 7068, сентября месяца день семнадцатый.

По исчислению папы Франциска 27 сентября 1559 года.

Москва, Знаменка. Штаб-квартира Особой контрразведки.

Помещение, куда его сейчас привели, извлекши из каменного мешка, где он провел… а, кстати, сколько? Счет времени в удушающей тьме каменных мешков, где нельзя даже толком сменить позу, человек теряет почти сразу; если же полагаться на ощущение жажды — сильной, но не вовсе уж нестерпимой — вряд ли прошло больше суток. И вот сейчас он сидел на вмурованном в пол табурете, босой и со скованными за спиной руками, удивленно разглядывая сводчатое помещение без окон — которое, по всем его ожиданиям, должно было оказаться застенком, но на застенок походило как-то не слишком. Особенно неуместно смотрелся портрет на стене, над столом с затейливым чернильным прибором и стопкой бумаги: лысоватый человек в очках, явно нерусский, и в каком-то нерусском одеянии. Впрочем, чуть присмотревшись, Серебряный себя поправил: человек тот был как раз вполне на своем месте; более выразительного воплощения понятия «Беспощадность» ему, пожалуй, встречать не доводилось.

Ладно, бог с ним, с портретом — но дыба-то где? Уж если его оставили тут потомиться в одиночестве — должны были бы и разложить прямо перед ним всякий затейливый пыточный инструментарий, для вдумчивого созерцания оного в режиме предварительных ласк … Пока же на мысль о предстоящих пытках наводила лишь широкая скамья в дальнем углу со стоящей поблизости кадушкой; при этом в кадушке той, вместо штатных плетей, отмокало какое-то грязноватое тряпье. Странно всё это…

— Ну-с, батенька, клаустрофобии мы, стало быть, не подвержены? Тэк-с, тэк-с…

Появившийся совершенно бесшумно пожилой господин в черном одеянии и черной шапочке, указывавшей на его принадлежность к ученому сословию, разглядывал Серебряного с благожелательным интересом, по-птичьи склонив голову набок. Русский язык его, при всей безупречности, был всё же неродным, и дело тут не в заграничном слове «клау…» — как там дальше?

— Вы, похоже, ищете взглядом дыбу, кнут, жаровню с раскаленными клещами? И совершенно напрасно, уверяю вас! У нас тут всё-таки не Разбойный приказ, а Особая контрразведка, совершенно иной уровень технической оснащенности. Тут имеются такие импортные инструменты, что человек вроде бы и не нужен — а нужен только его пальчик … Впрочем, вам, Никита Романович, всё это вообще не грозит. В соответствии с параграфом 12 относительно непричинения видимых физических повреждений подследственным, коим предстоит выступить в открытом судебном заседании — если вы не в курсе Положения об Особом трибунале.

— Ох, простите великодушно: я забыл представиться! — нелюбитель дыбы и иной архаики отвесил князю чопорный поклон, странным образом не смотревшийся откровенным издевательством. — Иоганн-Генрих Фауст, доктор философии и коммерции советник, к вашим услугам.

— Так вы — немец? — осведомился Серебряный.

— Я-то?.. — переспросил доктор и вдруг задумался. — Да, пожалуй, немец… Уроженец Вюртемберга, если быть точным.

— Так на Москве настолько дело дрянь, что даже и палачей уже приходится выписывать из-за границы?

— Никита Романович, голубчик! — у доктора, казалось, слезы сейчас навернутся на глаза от такой чудовищной бестактности собеседника. — Вы совершенно превратно понимаете мой здешний статус!

— Да хрЕна ли тут не понять-то?

— Уверяю вас! — доктор истово прижал ладошки к груди в стремлении развеять недоразумение. — Я прежде всего финансовый консультант здешнего правительства, передаю ему наш, европейский, опыт проведения финансовой реформы. Он в высшей степени позитивен, уверяю вас — что бы там ни бурчали ретрограды-завистники!

— Так значит, эту крашеную бумагу взамен нормальных денег тоже ты выдумал?

— Я, я, натюрлих! Ну, не совсем чтоб сам «выдумал» — так, в основном продвигаю …

— Экая вы разносторонняя личность, — нехорошо улыбнулся арестант.

— Именно! — горделиво приосанился тот. — Мои научные интересы, изволите ли видеть, лежат на стыке физиологии и психологии. Особое внимание я уделяю так называемым «измененным состояниям сознания» — на границе между сном и бодрствованием, между обмороком и обретением сознания, между жизнью и смертью, наконец. Ведь и научные открытия, и художественные озарения приходят к нам именно в измененном состоянии сознания, и постигнуть механизм его достижения — архиважно! Да, этих состояний можно добиваться и искусственно, при помощи веществ , даже и алкоголя — но здесь слишком велик разброс индивидуальных характеристик, он маскирует общие закономерности. А вот при пытке можно вводить подопытного в это пограничное состояние многократно: идеальная модель, аутентичные, статистически достоверные повторности!

— Охренеть, — ошарашенно откликнулся Серебряный. — Выходит, экономику здешнюю вы дореформировали уже до того, что и правительственным консультантам, чтобы дотянуть до зарплаты, приходится подрабатывать палачами?