Энтони Берджесс - Заводной апельсин (пер.Е.Синельщикова)

Когда они, наконец, ушли, я полежал, пытаясь собрать воедино мои растрепанные мысли и ощущения. Определенно со мной происходила какая-то метаморфоза. В палату вошла медсестра, которую я с таким успехом поимел во сне. Она оправила мою постель, и я спросил:

— Сколько я здесь валяюсь, детка?

— Уже почти неделю, малыш, — ответила она, кокетливо стрельнув айзами.

— И что вы тут со мной проделывали?

— Собирали тебя по частям. У тебя множественные переломы, и ты потерял много крови. К тому же сильная контузия. Пришлось делать прямое переливание от нескольких доноров.

— А мозги мне не перелопачивали? У меня какие-то странные ощущения и ассоциации.

— Все, что с тобой делали, делалось исключительно для твоей пользы.

— Недостающих частей не оказалось? — улыбнулся я.

— Нет, у тебя все на месте, — игриво улыбнулась она в ответ.

— Немного оклемаюсь, и мы с тобой это проверим, — пообещал я.

Через пару дней ко мне в палату зашли двое молодых врачей со сладкими приклеенными смайлами. Один из них раскрыл передо мной какую-то детскую бук с картинками и бодро сказал:

— Вот взгляни и скажи нам, что здесь изображено. 0'кей?

— Что это? Тест на кретинизм, други?

Они смешались, потом натянуто рассмеялись.

— Нет, хотим послать тебя в космос.

— Я там уже был, — хмуро буркнул я.

— Вот взгляни. Что это?

Один из них указал пальцем на фотографию птичьего гнезда с яйцами.

— То, что висит у вас между ногами.

— Ну, а если серьезно?

— Гнездо, а в нем яйца, если вы уж так хотите.

— И что бы тебе хотелось с ними сделать?

— Расколотить их вдрызг о вашу башку. Вот была бы потеха!

— Прекрасно, — оживились они и показали мне следующую картинку.

— А это что за гусь?

— Не гусь, а павлин, — поправил я его. — Этому я бы точно повыдергивал все перья, чтобы не задавался.

— Так, хорошо. Так, так, — удовлетворенно квакали они, продолжая показывать разные картинки и проверяя мою реакцию.

От птиц и зверей перешли к людям. Показали несколько свэлловых герл, и я откровенно признался, что хотел бы трахнуть их, не отходя от кассы. Потом сцены избиения хорошо одетых мэнов, и я сказал, что с удовольствием помог бы этим парням пускать кровь этим зажравшимся буржуям. Под конец мне продемонстрировали голого бородатого мужика (кажется, такого же я видел в Библии в конторе тюремного капеллана), который пер здоровый крест на вершину холма.

На вопрос, что бы я сделал, я с раздражением ответил:

— Попросил бы молоток и гвозди. Эти клистирные трубки мне порядком надоели со своим тактаканием, и я спросил в упор:

— Ну, как? Удовлетворены? Все же, что со мной?

— Глубокая гипнопедия, — ругнулся один из них, а второй добавил:— Радуйся, парень, ты абсолютно здоров!

— Здоров?! — взвился я. — И это вы называете здоров, когда на мне живого места нет?

— Э, это мелочи, — успокоили они меня. — Немного отлежишься и встанешь.

И действительно! Мое самочувствие улучшалось не по дням, а по часам. Кормили меня отменно, и через несколько дней я впервые попытался завалить на свою кровать медсестру, но та со смехом отбилась. А еще через несколько дней она сообщила, что сегодня у меня будет очень большая шишка.

— Она у меня и так уже есть, — улыбнулся я, кладя ее руку на одеяло.

— У тебя одно на уме, глупый. Я серьезно. У нас сегодня очень важный посетитель. С утра все стоят на ушах.

— Кого это еще черт принесет? — удивился я.

— Скоро сам увидишь, — уклончиво ответила она, причесывая мой отросший ежик.

И я увидел, други мои и братья!

В два тридцать дня ко мне в палату ввалилась дерганая кодла газетчиков и камерамэнов и прочей Пишущей и снимающей братии. И тут в окружении врачей ко мне под фанфары вошел вальяжный и представительный… Министр!

С ослепительным смайлом шесть-на-девять он протянул вашему бедному рассказчику холеную хэнд с наманикюренными нэйлзами и бодро произнес, глядя в теле— и фотокамеры:

— Хэллоу, бой! Как твое самочувствие?

— А твое, сучий потрох? Давненько не виделись, гной ты вонючий!

Никто из окружающих не расслышал, а если и расслышал, то не понял теплого приветствия «парня из народа своего лидера». А лучезарный «лидер» отвалил от изумления челюсть, но тут же захлопнул ее, чтобы его секундное замешательство, не дай Бог, не попало в газеты. Тут кто-то дружески зашептал мне на ухо:

— Не забывай, с кем разговариваешь, ублюдок.

— Пошел ты…— оскалился я. — В гробу я тебя видел вместе с твоим стинкинг министром.

— Не приставайте к бедному парню, — быстро проговорил Министр. — Он говорит со мной, как с другом. Мы же с тобой друзья, Алекс-бой?

— Угу! Я друг всем, кроме моих врагов.

— А кто твои враги, сынок? — спросил Министр, в то время как репортеры живо застрочили перьями и сунули мне в ноуз диктофоны.

— Все, кто причинял мне боль и страдания.

— Ну, в этом мы сейчас разберемся, — сказал Министр, присаживаясь на край моей кровати. — Мне и моему правительству, членом которого я являюсь, хотелось бы, чтобы ты считал нас своими друзьями. Да, мы — твои друзья, парень. Разве мы не проявляем постоянную заботу о тебе и таких, как ты?

— Ничего себе, заботу! Чтобы черти о тебе так заботились на том свете!

— Разве тебя плохо лечат после того несчастного случая? Ведь это же был несчастный случай? — упрямо наседал он, гипнотизируя меня волчьими глазами.

— Да уж, какое тут счастье, — менее уверенно проговорил я.

— Вот видишь, — подхватил он. — Мы никогда не желали тебе вреда, в отличие от некоторых. Ты, наверное, догадываешься, о ком я говорю. Да, точно. Они хотели использовать твою неопытность и неискушенность для своих политических целей. Эти бессовестные негодяи были бы только рады твоей смерти, поскольку всю вину можно было бы свалить на правительство, отдающее последнюю рубашку на благородное дело воспитания подрастающего поколения.

Я с недоверием покосился на его тысячедолларовый сьют.

— Тебе наверняка знакомо имя Ф. Александера, — продолжал пудрить мне мозги Министр. — Этот гнусный пачкун, беспринципный пасквилянт жаждал твоей крови. Он одержим безумной идеей изрубить тебя на куски, поджарить на медленном огне и Бог знает что еще. Но теперь ты спасен. Мы поместили его в соответствующее заведение.

— Но он относился ко мне по-дружески, ухаживал, как мать за больным ребенком…— уныло проговорил я, чувствуя, что вот тут-то он меня достал.

— Ему стало известно, что в прошлом ты совершил что-то ужасное по отношению к его семье. Вернее, так ему это представили, — быстро поправился Министр, заметив, как я неожиданно побледнел. — Во всяком случае, он вбил себе в голову, что ты ответствен за смерть одного из очень близких ему людей.