Пэт Кэдиган - Искусники [litres]

До некоторой степени. Несмотря ни на что, Гейбу захотелось расхохотаться. Жалкий любитель аффектации, Мэнни Ривера и здесь был позером. Хотя вполне вероятно, что для Мэнни такое поведение было вроде дома родного. Любому, сумевшему выжить во чреве корпоративного чудовища, подобное существование могло показаться даже естественным.

– Я, – сказал Мэнни, – а не то жалкое создание из мяса и костей, которое ходило, разговаривало и играло негодяя на сцене твоей жизни. Так же как и ты, Гейб, – это не то мясо, что едва дышит теперь где-то в другой реальности. Ты оставил его там, чтобы попасть сюда, и оно дышит все реже и реже, верно? Медленно-медленно, но все же дышит. Или ты не можешь больше ощутить этого?

Засасывающее поле усилило свою тягу, и он лихорадочно задергался, пытаясь высвободиться, вернуть ощущение собственного тела и своей связанности с ним, потому что если это не удастся сделать, то возвращаться ему потом, когда все закончится, будет некуда.

Не могу припомнить, что чувствуешь, когда имеешь тело. Правда? Даже после всего, что было до сих пор? Ему захотелось закричать от безысходности, но кричать было нечем.

Ведь твоя жизнь вся в твоем сознании, не так ли? Во сне получается прекрасно, а вот когда просыпаешься – не очень. Прямо скажем, погано выходит. Хреново получается, как они выражаются в том мире, где в данный момент ты не живешь. Ты был прав, ты – действительно слабое звено. И добраться до тебя вовсе нетрудно. Просто посиди спокойно немножко, и тогда даже я смогу над тобой поработать, даже я смогу стать для тебя таким важным, что намертво скручу тебя по своему желанию, а ты и не пикнешь.

Не могу припомнить, что чувствуешь, когда имеешь тело. Ладно, но где же Марли, где Карита?

– Нет, вертун, с этим мы помочь тебе не можем, – извиняющимся тоном сказала Карита.

– Конечно, – согласилась Марли. – Если нет тела, то и виртукостюм надеть не на что.

Из последних сил он посмотрел вниз, на себя. Ни тела, ни виртукостюма, но знакомый барочный узор змеящихся линий и сенсоров с геометрически-четкими формами виднелся. Вытатуировался наконец окончательно.

Не могу припомнить, что чувствуешь, когда имеешь тело.

Великие люди сами оставляют свой след. На всех прочих следы остаются…

…видимые следы… видео-отметины…

Мэнни уже наклонился, чтобы забрать его, и тут, грозе подобное, прямо перед Гейбом возникло лицо Джины.

– Значит, не можешь припомнить? Что ж, любовничек, вот на что это похоже.

Щеку прошила невыносимая боль. Удар тела о ковер по сравнению с этим был куда слабее, но на сей раз он прочувствовал его каждой клеточкой: сначала крестцом, затем плечами и головой, пятки оторвались от пола, а потом ударились и отскочили еще пару раз. Лежа с закрытыми глазами, он ощутил, что его рот расплывается в улыбке.

– Иисусе, – пробормотал Кили. Он опустился рядом с Гейбом на колени, чтобы ощупать левую сторону его лица.

– Что случилось? – Одной рукой Сэм прижимала инжектор к бедру, а другой придерживала провода, ведущие к иглам на животе. – Отчего это, почему это происходит? Кили, я же не могу читать эту чертову строку состояния так, как ты!

Может, достаточно просто выдернуть провод, чтобы спасти жизнь отца, тогда она и секунды не станет задумываться, если только эта странная опухоль, вдруг разлившаяся по лицу, не означала, что у него уже случился удар…

Кили уже снова был у монитора, прокручивал запись назад, вперед и снова назад. Потом он посмотрел поверх монитора на Джасм, сидевшую возле Джины.

– Джазз, погляди-ка на ее руки. У нее костяшки пальцев не распухли?

Проверив, японка подняла вверх безвольную правую руку Джины.

– Ты прав. Распухли и даже немного ободраны. – Потом она посмотрела на Гейба, раз, другой. – Кили, еще кое-что. – Она перегнулась через Джину и подняла рубашку Гейба. – Есть догадки, что это может быть такое?

Кили молча уставился на извилистые линии, прямоугольники и треугольники, отпечатавшиеся на теле Гейба. Потом вздохнул с облегчением и покачал головой.

– Кили, я готова тебе башку оторвать, – со слезами в голосе воскликнула Сэм. Фец обхватил ее руками, стараясь успокоить, но она высвободилась, придерживая провод, ведущий к иглам.

– Да все в порядке. – Кили усмехнулся. – Просто никогда в жизни не видел более ярко выраженных стигм. Правду сказать, мне их прежде вообще видеть не приходилось, так что это – наиболее ярко выраженные из всех известных мне случаев возникновения стигм.

– Черт, – сказала Гатор. – Значит, они там и впрямь близки к истерике.

– А ты на их месте разве не была бы? – Кили улыбнулся Сэм. – Джина только что отвесила твоему отцу хоро-ошую плюху.

– Ну и забабахала, – восхитился Перси, стоя над Гейбом и потирая собственную скулу. – От одного вида упасть можно.

– А что это за отметины на нем, откуда они? – не успокаивалась Сэм

– От виртукостюма, конечно. – Для Кили, кажется, это было нечто само собой разумеющееся. – Ты ведь и сама пару раз надевала виртукостюм, должна распознавать оставляемые им отпечатки. Твой отец только что открыл, что все его тело – сплошной виртукостюм, по крайней мере, так счел его мозг.

Сэм, все еще не до конца поверив, глядела на отца. Отметины на его коже были глубокие и свежие, на все сильнее опухающую щеку жалко было смотреть, но выражение лица при этом у него было такое, будто он видел самый лучший сон в своей жизни.

Мне больно.

Когда трезвый, так всегда и бывает, насколько я помню.

– Спрятаться может кто угодно. Способен ли ты принять чужую боль? – спросила Марли.

– Придется, по крайней мере, постараться, – добавила Карита, прежде чем Гейб успел сообразить, что ответить.

Он оказался в чьей-то огромной, бесконечной гостиной, наполненной пестрым сборищем людей, которые ели, пили, бродили туда-сюда, смотрели, что показывало множество экранов на стенах, при этом старательно обходя то, что находилось в центре комнаты.

Посмотрев туда, Гейб удивленно моргнул. Он помнил, что там возвышалось существо восьми футов ростом, напоминавшее смесь эрзац-самурая и какой-то фантастической машины, но теперь оно так усложнилось, что он с трудом мог держать его в фокусе. Под определенным углом, казалось, он мог различить черты то Марли, то Кариты, а иногда совершенно определенно Джины, или Марка (теперь Маркта), а порой даже самого себя.

Затем возник огненный столб, и Гейб вспомнил, как он тогда пригнулся, ожидая, что огонь вот-вот стянется в лазерный луч. Он встал и подошел к стене с экранами.

Там вместо техно-фантазийного порно показывали Джину. Она лежала на узкой койке, с проводами, змеившимися из головы; глаза за закрытыми веками двигались рывками туда-сюда.