Валентин Иванов - Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии [сборник litres]

…Исмаильтяне разошлись, разлетелись, как птицы по воздуху, по всей земле болгарской. И встречные кого рубили мечом, кого уводили в плен, а те, кого смерть от их рук миновала, погибли от голода, ибо наступил такой голод, какого не было с тех пор, как мир был сотворен. И опустела земля, и не стало ни князя, ни вождя, ни наставника среди людей, ни избавителя, ни спасителя. И тогда живые завидовали умершим прежде…

Тяжелы шаги мои по пыльным шляхам Фракии. Без кандалов шел, не отказывали мне в пище или в питье. Даже предложили сесть в телегу. Я отказался. Я хотел сам пройти весь путь к моему заточению. Ехали днем, ночевали станом возле дороги. Когда ночь случалась ясной, я замечал беженцев, которые обходили нас издалека. Иногда мной овладевало безумное желание идти к ним и говорить с ними. Но я не знал, что могу им сказать. И стыдно было предстать перед людьми. Ведь спросят же: «Почему покинул нас Бог?» Или: «Почему ты покинул нас, отец Евтимий?»…

Я мерз рядом с костром теплыми ночами. Не мог слово молвить с кем-либо из охраны, да и не хотел. Не знал, куда ведут меня, не знал, от кого меня охраняют. Ехали вроде бы на юг, к крепости Станимака, а затем – к святой обители в Бачково. Так обещали. А я все сомневался – не убьют ли по дороге, не закопают ли где в диком месте? Все равно… Мне было уже все равно.

Ночь, необычно тихая и ясная. Все рядом спали крепким сном. Я не мог заснуть. Глядел на звезды и спрашивал себя, видит ли и Бог меня через них. Поэтому и не заметил, когда крупный серый волк подкрался и улегся возле костра. Услышал его рык:

– Вот так, поп… Кажется, твои молитвы не спасли город.

Невозможно спутать этот голос с чьим-либо другим. Я обернулся к оскаленным в зловещую ухмылку клыкам. Даже не испугался.

– А ты и вправду колдун, Баян, – заметил я кротко. – Надо было тебя сжечь на костре.

– Должок за мной, это верно, – усмехнулся волк. – Когда-нибудь рассчитаемся. Потому как, не знаю почему, но мы с тобой еще встретимся.

– А ты и в медведя можешь перекинуться? – полюбопытствовал я. – И летать по воздуху умеешь?

– Много чего могу. Ты же сам любишь говорить: «Нечестивый могущ, все может и умеет».

– Издеваться пришел?

– Ага. Поддался искушению, я тоже слаб, как все… Как все, грешен, поп. Все грешны. Ты больше всех. Скажи, раскаиваешься за сдачу Тырноваграда?

– Все по воле Божьей, – пробормотал я.

Он вскинул голову и лающе захихикал:

– Ай как просто – перебросить свои ошибки на чужой горб!

– Я не думаю, что ошибся.

– Разве? Да неужели! Я опять перед тобой в долгу, поп! Знаешь, за какую услугу? Не смеешь говорить перед людьми. Тебе боязно услыхать от них, что Бог ваш бросил вас. Желаю тебе пожить подольше. Увидишь, как они отвернутся от него.

– Этому не быть!

– Р-р-р-р… Ты сам своим словам – веришь? Не знаешь ты людей, поп. Они не любят, когда им лгут. Они не будут ждать рая на небесах, пока жизнь земная для них ад. Грядет другое время. Ты можешь и не дожить, но я – чую что идет.

От крутанулся около собственного хвоста и красуясь понюхал воздух.

– Кровью и пожарами пахнет, вот что чую. И гневом несет, мно-о-оо-го его, гнева-то… Люди-человеки никогда не простят твоему Богу то, что он сделал, вернее – не сделал сейчас. И может статься, пройдет немало времени, но рано или поздно они отрекутся от него. Поищут нового покровителя. И найдут. Кого-то, кто видимее и поплотнее. Кого-то, кто не станет им врать о придуманном замогильном рае, а позаботится о них при жизни.

– Бог милостив. Бог простит даже подобное умопомрачение!

– Да, простит! – рявкнул волк. – Но им, наверное, будет побоку его прощение! Как ты думаешь?

– Великая Шар-Кан, мать драконов, выживет, – это услышал я, едва разомкнув веки. – Разумеется, она изувечена. И разумеется, ты ее больше не увидишь.

Я лежал у себя дома, в постели, которую доселе никогда не использовал. Кто-то зашторил окна, и в комнате стояли сумерки. Не понять, ночь ли, день ли.

Баян сидел на стуле у изголовья, закинув ногу на ногу.

– Вот так, Евтим… Кровавые дорожки, гроза над царским холмом, серые капюшоны, всякие выкрутасы – только бы я не догадался, что план ваш гениально прост. Ловко, весьма ловко… Поздравляю!

– Не за что. План не мой.

– О, я и не подумал, что твой. Кстати, я в тебе не ошибся.

Я с трудом, судорожно сглотнул.

– Что с остальными?

– Поймали обеих баб. Под строгим надзором держим. Я еще не решил, что с ними делать. Апропо, обе в один голос твердят, что ты виноват в провале. Анафемы по душу твою сыплют. Красиво.

– Они правы.

– Полно! Не дурачься. И я, и ты знаем – не поднялась бы у тебя рука на Шар.

– А… пресветлый?

– Ушел, окаянный. Как только мы его скрутили, кто-то его призвал. Оставил себе путь к бегству, подлец. Ты понимаешь? Он с самого начала намеревался смыться, а вас бросить – отдуваться передо мной, драконами и витяками.

Я приподнялся и сел в постели. И заметил – в углу рядом с дверью сидела с опущенной головой и с руками на коленях бабушка. Мне стало дурно.

– Что ты решил про меня? – успел я спросить.

– Не догадываешься? – оскалился в кривой усмешке колдун. – Уже проверено. Монастыришко в Бачково все еще существует, представь себе. Убогое и вдрызг обветшалое строение, да. Но ты же не привередлив… Интересная штука судьба, правда, Евтим?

Он выпрямился и разгладил складки на пиджаке.

– Конечно, я не как те дикари. Распоряжусь, чтобы ехал ты удобно. И в память о добром старом прошлом разрешаю забрать с собой все милые тебе книги и рукописи. У тебя два дня на сборы. Если приспичит, забирай всю библиотеку. Все равно никому она не нужна. Оцени мою щедрость.

– Спасибо, – прошептал я.

– Пока ты еще здесь, охрану приставлять не буду. Оцени и этот жест. Ах да… – он развернулся и небрежно махнул в сторону старушки. – Так и не выяснил, кто она такая, даже в архивах ничего нет. Но и улик против не имеется, так что она может остаться в городе и жить тут.

– Спасибо и за это.

– Не пересоли благодарностями. Скажем, я просто тебе вернул долг за тот суд тысячу лет назад. Мы в расчете. Я пришел и ждал, когда ты проснешься. Не мог лично не попрощаться. Наверное, больше не свидимся. Знаю, что прозвучит глупо, но мне тебя будет не хватать, Евтим…

– Кто знает… Неисповедимы пути Господни.

– Ну, с богом тогда! – рассмеялся он.

Отвесил мне короткий поклон и ушел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Я молчал, не смея поднять взгляд на бабушку в углу. Тогда поднялась она, подошла и присела на постель рядом со мной. Сухая ее морщинистая рука легла мне на лоб.

– Тяжело тебе, сын?

Наконец я осмелился на нее взглянуть. Бледные ее глаза трепетали, лицо было мокрое от слез.

– О ком горюешь, мать?