Валентин Иванов - Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии [сборник litres]

– Город держится и держится с честью! – крикнул я и шагнул яростно к нему. – Чего ты хочешь? Зачем пришел?

И тут же встал я и застыл на месте. Ибо из-под темного плаща Колдун выхватил меч. И не железный. Из темного прозрачного хрусталя выделанный. Острые грани оружия сверкали при свете свечей и лампад. Я онемел. А тот заговорил медленно и тихо, хотя показалось мне – слова его грохочут в покоях и сотрясают весь царский дворец. И пока говорил, Колдун держал меч пред самым своим лицом:

– Зовут меня Колобром. На старом языке сие значит – Хранитель клятв. Пришел я одну из них исполнить. Старую клятву. Клятву драконов! Крылатые дали ее еще самым древним нашим царям. Дали слово беречь наш народ. Защищать и помогать. С незапамятных времен драконы свое слово держали. Пока люди их не прогнали. Ты прогнал. Вы прогнали. Люди забыли солнечного змея и позвали другого хозяина. Отреклись от блага на земле во имя обманного спасения душ.

– Замолчи!

– Город сей стар. Первый камень в него змеем положен. Драконы это знают и помнят. Им больно за этот город.

Лезвие-кристалл коснулось его лица. Затем колдун протянул его мне:

– К тебе я пришел как к самому главному сейчас среди людей. Возьми меч. Ударь им в набат. Закрой церкви и потуши в них лампады. Убери кресты, что портят купола этого города. И отправь кукеров по холмам. Сильных кукеров…

– Безумец…

– Ты безумен будешь, если откажешь помощь драконов пронять. Сожги в кострах иконы и кресты. Позови драконов, и от бусурманов за стенами мокрого места не останется! Возьми меч!

– Убирайся! Стража!..

– На кого ты надеешься, поп? Где твой Бог? Он тебе не поможет. Бог никому не помогал.

– Анафема, анафема, анафема!

– Дурак… – рука с мечом опустилась. – Тебе решать. Я же свое дело сделал.

Когда стража ворвалась в часовню, колдун неприятно захохотал и растворился в воздухе. Будто был ночным кошмаром…

– Предал ты меня уже, батюшка Евтим, не так ли? По глазам вижу.

– Не то видишь. Они же – видят. Нашу кровь увидели.

– Ведомо мне.

– Заставили окропить весь Царевец. Везде там засады.

– Зело добро есть.

– Не разумнее ли отказаться?

Из-под капюшона раздался сдавленный грудной смех. Я знал, где его успею найти. Даже чудно – как витяки не догадались обложить это место? Маленькая церквушка когда-то носила его имя – храм Святого Георгия Победоносца. Сейчас она служила каменной беседкой с видом на бурлящие воды Янтры. Кресты с куполов давно сняты, одна из стен – обрушена, а остальные густо обросли плющом. В глубине стояло несколько скамеек кованого железа. Внутрь механические дворники не добирались, и пол был завален грудами пластмассовой тары и фольгой от оберток. Там, где некогда находился алтарь, сейчас на кучке мусора возлежала беспризорная кошка. Она видела нас, но только лениво вытягивала лапки, не покидая облюбованного логова, но на всякий случай, провожая нас взглядом полуприкрытых глаз.

– Сыздавна так было. Они следят за нами, мы за ними. Знаем кто на что горазд. И ты должен был бы знать, Евтим. Так что – не мели чепухи.

– Выходит, дорожка кровью – блеф?

– Разумеется. Чем больше витяков в засадах на холме, тем меньше стражей возле Шар. Так элементарно, что не верится даже, что клюнули на такой крючок.

– Как ты думаешь проникнуть во дворец?

– А как ты думаешь – тебе стоит доверять?

– Оскорбляешь, пресветлый…

Он зашевелился, поднял руки и откинул капюшон. Его сияющие голубые глаза уставились в ясное небо.

– Ночью над Царевецом будет гроза. Илия обещал подсобить. Адовым исчадиям туго придется.

– Ты и его позвал?

– Мало нас стало, надо друга дружку крепить. Я ему помогал в Пловдиве. Дрались плечом к плечу.

Я поежился.

– Да – спокойно кивнул он. – В Пловдиве мы провалились. Не беспокойся. Здесь уж не провороним. Всякий учится на своих ошибках. Даже я.

Я не верил своим ушам. Что же, пловдивский апокалипсис четыре года назад – это по его словам «провал»? Как невинно сказано… Там буря и пожарища свирепствовали месяцами. В конце концов мать-верени города погибла. Но и города не стало.

– Не смей судить меня, Евтим, – прошипел он, будто мысли прочел. – Вспомни Содом и Гоморру. Их Бог покарал! А в Пловдиве я-то хоть людей пощадил. А надо было?!

– А не надо ли было?

– Ты скажи! Ты – отец, ты – пастырь, твое стадо! Оглянись и скажи! Они чем-либо другим заняты, кроме как пьянством и развратом? Содом – благочестивое место в сравнении с твоим городом.

– Ты прав, я не должен тебя судить, – ответил я сухо. – Никому из нас не дано судить.

Он скованно выпрямился и навис надо мной. Черты его красивого юношеского лица исказились яростью:

– Я – воин во Христе, отец Евтимий! – задыхаясь изрек он, чеканя каждое слово. – Твой долг в заботе о спасении душ. Мой – убивать.

Я смотрел в блестящие глаза, на которые спадали золотистые кудри волос, смотрел на красивое белое лицо и на ореол лучистого света вокруг головы. И осознавал, что ненавижу его.

…Боже, самодержец мира. Обречен Тырновград. Нам не продержаться. Еще один приступ противника – и нам конец. Бойцов нет более… Чем прогневали мы Тебя, Господи, за что отказал ты нам в помощи своей? Почему Ты отвернул свой лик от нас и не внемлешь молитвам благочестивых мирян? Мессы и вечерни, все мольбы, отправленные к Тебе – мало ли их? Разве не во славу Тебе построили Святогорский храм в Тырново? Разве на нечистом месте стоит город наш, престольница царей и патриархов? Если воля твоя испытать нас, сколько же еще страданий надо вытерпеть? Ежели за грехи нас караешь, как когда чуму на нас наслал, зачем детей наказываешь да мучишь, невинные души, в чем они-то согрешили?! Бусурманы исмаильтянской веры грозят город по камешку раскинуть, а всех нас – зарезать, если не покоримся. Первенцы города моего слова ждут. А я не знаю, как поступить. Город ли сдать иноверцам или людей своих на погибель бросить. Кто же Тебе мил более, Господи, – город ли, люди ли… Грешен я, Боже, страх испытываю. Если крепость падет в бою, на меня падет грех крови невинно убиенных, за то, что не уберег их от заклания. Если сдам город, опустеет престол и ляжет на меня бремя последнего пастыря. Который грех Ты мне простишь легче? Который из них я себе смогу простить?

…Скитаюсь бесцельно по улицам до заката и прикидываю, откуда лучше наблюдать за небом над Царевецом в эту ночь. Уже в сумерках я взобрался на прогулочный минипоезд, что катился наверх, к Арбанаси. И здесь, среди роскошных коттеджей и дач, как птицы севших на склонах холма, увеселения бурлили тоже круглосуточно, но на улицах было чуточку спокойнее, чем в центре города. Я выбрал тихую аллею с каштанами и прямой видимостью на юго-запад. Едва вечер стал подкрадываться к городу и поблек дневной свет, блеснули яркие фонари уличного осветления, а над Трапезицей взметнулись фейерверки, дающие сигнал к началу ночной фиесты. Со стороны ближайшей виллы грянула джазовая музыка, но быстро утихла. На соседней скамейке устроилась влюбленная пара, прижались друг к другу и глухо заворковали. Я смотрел на юг и терпеливо ждал. Я следил за каждым нюансом или тенью по небу, насколько вообще было возможно это сделать из-за блеска города. Буря привалила с юга и вопреки всем моим стараниям успела застать меня врасплох.