Чарлз Стросс - Аччелерандо [litres]

Укладывая на склоны прозрачные листы, они вздымают облака красной сульфатной пыли. В такой близости от Юпитера, всего в 180 тысячах километров от вихрящегося ада его облаков, газовый гигант занимает половину неба изменчивым циферблатом: Амальтея обращается вокруг своего хозяина менее чем за двенадцать часов. Противорадиационные экраны «Алого» работают на полную мощность, окутывая корабль короной волнистой плазмы. Радио в таких условиях бесполезно, и люди-шахтеры управляют своими дронами через сложную сеть лазерных лучей. Дроны покрупнее разматывают катушки толстого электрического кабеля севернее и южнее места посадки: когда цепь замкнется, она станет петлей, пронизывающей магнитное поле Юпитера и генерирующей электрический ток, а также чуть замедляющей орбитальный момент Амальтеи.

Эмбер вздыхает и уже в шестой раз за последний час бросает взгляд на веб-камеру, закрепленную на стене каюты. Она сняла все плакаты и велела игрушкам убраться по своим местам. Через 33,33 минуты крошечный иранский кораблик поднимется над отрогом Моштари – настанет время для разговора с учителем. По правде говоря, на этот самый момент Эмбер всяко не молится. Если там окажется какой-нибудь старый седой болван самого закоснелого и фундаменталистского толка, то проблем не избежать. На Западе неуважение к старшим уже поколениями было неотъемлемой частью подросткового опыта, и межкультурная ветка, по которой она получала сведения об исламе, подсказала ей, что не все культуры были в восторге от такого отношения. А если молодой, умный, изворотливый… тогда совсем пиши пропало. Когда Эмбер было восемь лет, она провела ревизию «Укрощения строптивой» – сейчас ей совершенно не улыбается сыграть главную роль в собственном (межкультурном) варианте этого произведения.

Снова вздохнув, она окликает:

– Пьер!

– Да? – Его голос несется снизу: он сидит у двери аварийного отсека и плавными движениями рук-ног управляет роботом-шахтером на поверхности объекта Барни. Робот похож на протяженную многоножку, очень медленно, на цыпочках, пробирающуюся по микрогравитационным условиям. Длина объекта не превышает полукилометра по самой длинной оси, а поверхность астероида покрывает вязкая коричневая корка углеводородов и сернистых соединений, сдутых с Ио юпитерианскими ветрами. – Я уже на подходе.

– Смотри у меня. – Эмбер глядит на экран. – Сто двадцать секунд до следующего импульса. – Если быть честной, грузовую капсулу на экране она украла, но Боб сказал, что если вернуть ее на место, то ничего страшного не произойдет. Правда, она не сможет этого сделать до тех пор, пока капсула не доберется до объекта Барни и они с Пьером не найдут достаточное количество водяного льда, чтобы ее заправить. – Нашел что-нибудь?

– Пока ничего особенного. Есть ледяная жила возле одного из полюсов – грязная, зато льда не менее тысячи тонн. А вся поверхность хрупкая из-за смолы. И знаешь что, Эмбер? В этом оранжевом дерьме полным-полно фуллеренов.

Эмбер ухмыляется своему отражению на экране. Это хорошая новость. Как только направляемая ею капсула совершит посадку, Пьер поможет проложить сверхпроводящие кабели вдоль длинной оси объекта Барни. Петля получится длиной лишь в полтора километра и даст всего киловатт двадцать мощности, но конденсационный фабрикатор, также находящийся в капсуле, использует эту энергию для превращения коры Барни в полезный продукт со скоростью примерно два грамма в секунду. Используя бесплатные чертежи, предоставленные Сообществом свободных структур, через двести тысяч секунд они получат систему из шестидесяти четырех 3D-принтеров, дающих структурированную материю со скоростью, ограниченной только доступной энергией. Они начнут с большой палатки-купола и кислородно-азотной смеси для дыхания, закончат мощным сетевым кэшем и каналом прямой широкополосной связи с Землей. Через миллион секунд на руках у Эмбер окажется полностью снаряженная и обеспеченная всем необходимым колония на одного человека.

Экран начинает мигать.

– Черт! Брысь, Пьер! – Входящий вызов требовательно пульсирует. – Алло? Кто это?

На экран выводится образ тесной, весьма в стиле двадцатого столетия, космической капсулы. В капсуле – молодой мужчина лет двадцати пяти или чуть больше, с загорелым лицом, коротко остриженными волосами и бородой. На нем комбинезон цвета оливкового масла – стандартный наряд под скафандр. Он парит между терминалом телеоператорной стыковки и фотографией Каабы в Мекке, оправленной в золоченую рамку.

– Добрый вечер, – серьезно произносит он. – Я сейчас говорю с Эмбер Масх?

– Эм, ну да, это я. – Эмбер во все глаза таращится на незнакомца, ни капельки, по ее мнению, не похожего на зловещий душный образ аятоллы в черной накидке. – А вы кто?

– Я – доктор Садек Хурасани. Надеюсь, я вам не мешаю? Можете говорить со мной?

Он кажется столь взволнованным, что Эмбер на автомате отвечает кивком.

– Конечно. Это моя мать вас впутала? – Они общаются на английском, и Эмбер вдруг осознает: у Садека хорошая дикция и странно высокопарная, с легкими запинками, речь – значит, он не пользуется грамматическим модулем: выучил язык сам, самым тяжелым способом. – Если да, держите ухо востро. Формально она не лжет, но всегда выворачивает все так, чтобы другие люди делали то, что ей нужно.

– Да, всё так. – Пауза. Их все еще разделяет расстояние в световую секунду; даже и такая пустяковая задержка не проходит бесследно. – Что ж… вы уверены, что о матери следует говорить в подобном тоне?

Эмбер, набрав в грудь побольше воздуха, выдает:

– Взрослые хотя бы могут развестись. Если бы я могла от нее сбежать как-то – уже б давно сбежала. Она… – Эмбер запинается, беспомощно подыскивая нужное слово. – Вы послушайте. Она из тех, кто не умеет проигрывать. И если ей грозит поражение, уж она-то непременно все выкрутит так, чтобы соперника раздавила юридическая лавина, – вот как она поступила со мной. Неужели непонятно?

– Не уверен, что все понял, – глядя на нее с сомнением, отвечает доктор Хурасани. – Может, мне сначала объяснить, почему я обратился к вам?

– Не вопрос, валяйте. – Эмбер поражает отношение Садека к ней: он разговаривает с ней как со взрослой. Такое новое ощущение! Общаясь с человеком старше двадцати лет, да притом не одним из борганизма Боба, она почти позволяет себе забыть, что за спиной Хурасани все еще маячит зловещая материнская тень.

– Я инженер. Кроме того, я изучаю фикх , юриспруденцию. Фактически я достаточно квалифицирован, чтобы быть судьей. Правда, я пока младший по рангу судья, но это все равно тяжелая ответственность. Ваша мать, да пребудет с ней мир, подала мне прошение. Вы об этом знаете?