Брюс Стерлинг - Схизматрица Плюс

– Вы были женой Абеляра Линдсея?

Глаза ее округлились.

– Значит, вы хорошо осведомлены… Вам известно, что я подавала прошение об эмиграции? От правительства Понпьянскула я не получила никакого ответа. Я пришла просить о помощи вас, господин аудитор. Я не принадлежу к Углеродной лиге, но знаю, какую она имеет власть. Ваше влияние выше законов.

– Должно быть, мадам, ваша жизнь весьма нелегка. В Схизматрице, без всякой поддержки…

Она моргнула. Веки фарфоровой белизны, словно бумажные ширмы, прикрыли на миг глаза.

– Нет. С тех пор, как я в картелях, все не так уж и плохо. Конечно, нельзя сказать, что я счастлива. Я не забыла усадьбу, деревья, сады…

Линдсей переплел пальцы рук, не обращая внимания на непрерывное покалывание в правой.

– Не хотелось бы вселять в вас пустые надежды, мадам. Неотеническое законодательство не допускает отклонений. Республике не нужны люди нашего возраста, так или иначе изменившие первозданному человеческому состоянию. Верно, я сделал кое-что для Неотенического правительства. Относительно переселения граждан Республики, достигших шестидесятилетия. «На вымирание во внешний мир», так это у них сформулировано. И поток переселенцев строго односторонен. Весьма сожалею.

Она помолчала.

– Вы хорошо знаете Республику, господин аудитор? Тон ее ясно говорил, что она смирилась с неудачей.

Теперь она желала одних лишь воспоминаний.

– Достаточно, чтобы знать, что жену Абеляра Линдсея там осудили. Ваш бывший муж буквально канонизирован, он – мученик, пострадавший за дело презервационизма. Вас же считают пособницей механистов, главной виновницей изгнания и смерти Линдсея.

– Ужасно… – Глаза ее наполнились слезами, она поднялась на ноги. – Я… Извините… Нельзя ли воспользоваться вашим биомонитором?

– Слезы меня не пугают, мадам, – мягко ответил Линдсей. – Я не дзен-серотонист.

– Муж… Он был такой способный… Мы думали, что поступаем правильно, отправляя его учиться к шей-перам. Я так и не поняла, что там с ним сделали, но это было ужасно. Я изо всех сил старалась сохранить семью, но он был такой хитрый и изворотливый, что мог извратить любое мое слово или же направить его на совершенно противоположную цель. Он и в остальных вселял страх. Они были уверены, что он разорвет наш мир на части. Зря мы послали его к шейперам!

– Но я уверен, что с позиций того времени вы поступили очень умно, – сказал Линдсей. – Республика уже находилась в зоне влияния механистов; следовало восстановить равновесие.

– Но не за счет сына моей кузины! Мало им было плебеев вроде Константина? – Палец ее поднялся к губам. – Извините. Все это, конечно, аристократические предрассудки. Простите, господин аудитор. Я погорячилась.

– Понимаю, – сказал Линдсей. – В вашем возрасте дела давно минувших дней могут вызывать неожиданные приливы чувства. Мне очень жаль, мадам, с вами обошлись несправедливо.

– Спасибо, сэр. – Она приняла поданную роботом салфетку. – Я глубоко тронута вашим сочувствием. – По-птичьи точными движениями она промокнула глаза. – Мне начинает казаться, что я знаю вас очень давно.

– Ложная память… Некогда я был женат на женщине, весьма похожей на вас.

Последовал неторопливый взгляд. Вне вербального уровня сказано было очень много. Истина, мелькнув на поверхности, скрылась за необходимым фасадом недоговорок.

– Жена… – Лицо ее ярко вспыхнуло. – Она не поехала сюда с вами?

– Брак на Дембовской – совсем другое.

– Я была замужем здесь. По пятилетнему брачному контракту. Полигамному. Он истек в прошлом году.

– И теперь вы не замужем.

Она кивнула. Широким жестом правой руки, сопровождаемым тихим жужжанием, Линдсей обвел комнату.

– Я – тоже. Результат, по-моему, налицо. Служебные дела сделали мою жизнь пустынной.

Она едва заметно улыбнулась.

– А как вы отнесетесь к тому, чтобы вести здесь хозяйство? Должность помощника аудитора, полагаю, оплачивается гораздо лучше той, что у вас сейчас.

– Да, пожалуй.

– Скажем, так: шестимесячный испытательный срок, а впоследствии домоправительский пятилетний контракт; стандартные условия, брак моногамный. Контракт могут отпечатать в моей конторе завтра утром.

– Это так неожиданно.

– Вздор, Александрина. Если в нашем возрасте все откладывать на потом, так ни к чему и не придешь. Что для нас пять лет? Мы уже доросли до свободы.

– Можно, я выпью? – спросила она. – Для моей программы поддержки здоровья это не очень полезно, но сейчас, по-моему, мне это просто необходимо.

Она нервозно взглянула на него, и он уловил во взгляде вымученный намек на близость.

Бумажный глянец кожи, тщательно уложенные волосы… Да, запоздалая попытка искупить прошлые грехи добавит в его жизнь новую тоскливую рутину. Он подавил вздох.

– Я найду вас, когда понадобится обсудить пункты, касающиеся наших половых отношений.

Государство Совета Союз Старателей 23.06.83

Константин заглянул в резервуар. За стеклом окошка плавала разбухшая от воды голова Паоло Мавридеса. Темные вьющиеся волосы, характерная особенность генолинии Мавридесов, вяло шевелились над затылком и плечами. Налитые кровью зеленые глаза были открыты. Инъекции парализовали зрительный нерв. Спинальный блок сохранил ему способность чувствовать, но не двигаться. Слепой и глухой, недвижный, окруженный водой, имеющей температуру тела, Паоло Мавридес пребывал в сенсорной изоляции уже две недели.

Кислород подавался прямо в трахею. Капельницы в венах предохраняли от истощения.

Константин коснулся черного переключателя на резервуаре, и динамики, установленные специально для этого случая, ожили. Молодой боевик разговаривал сам с собой, бормоча на разные голоса что-то вроде литании.

– Паоло, – окликнул его Константин.

– Я занят, – отвечал тот. – Зайдите позже.

– Хорошо, – хмыкнул Константин, щелкнув по микрофону, чтобы изобразить звук отключаемого динамика.

– Нет, погодите, – тут же сказал Паоло. Константин улыбнулся, уловив в его голосе легкий испуг. – Все равно спектакль испорчен. «Пастушьи луны» Феттерлинга.

– Ее давным-давно не ставят, – сказал Константин. – Ты в это время был совсем ребенком.

– Я выучил ее в девять лет.

– Надо же, какая память. И ведь катаклисты во все это верят. Проверка внутреннего мира воли… Ты долго пробыл здесь. Очень долго.

Константин выжидающе замолчал.

– Сколько же? – вырвалось у Мавридеса.

– Почти сорок восемь часов.

Мавридес коротко засмеялся, и Константин подхватил его смех.

– Ну конечно же, оба мы понимаем, это неправда. Нет, почти год! Ты страшно исхудал.

– Попробуй как-нибудь сам. Может, это решит проблемы с кожей.

– Это, молодой человек, последняя из моих трудностей. Я совершил тактическую ошибку, установив такую хорошую систему охраны. Ты не поверишь, как много дураков попадало до тебя в эту бочку. Ты сделал глупость, Паоло.