Нил Стивенсон - Падение, или Додж в Аду. Книга первая [litres]

Но для этого феномена есть вполне рациональное объяснение. Когда вы бодрствуете, ваш мозг, естественно, контролирует ваше тело. А вот когда вы спите, вы обычно видите сны. И во сне вы можете бегать, драться, говорить. Если бы тело по-прежнему выполняло приказы мозга, вы метались бы по кровати, орали и так далее. Поэтому эволюционно выработался механизм, вроде рубильника, отключающий связь мозг-тело, как только обрывается нить сознания. А в миг пробуждения рубильник переходит в положение «вкл», и вы продолжаете двигаться как всегда. Обычно система работает безотказно, и большинство проживают жизнь, не догадываясь о ее существовании. Но любая система дает сбои. Один из этих сбоев – судорога в момент засыпания; она означает, что выключение рубильника запаздывает на долю секунды. Другой, более пугающий сбой происходит изредка, особенно с людьми, которые, как Ричард на острове Мэн, спят в непривычное время суток. Вы просыпаетесь, но рубильник не встает в положение «вкл», и вы остаетесь парализованным, как за мгновения до того во сне. Подобно человеку, который дышит размеренно и вроде бы мирно спит, а на самом деле видит ужасный кошмар, вы лежите с открытыми глазами в полнейшем покое, не в силах ничего поделать с воображаемой тварью на груди, врагом подле кровати, огнем, пожирающим ваш дом.

В любом случае никаких долговременных последствий этот случай не оставил, если не считать новых праздных интернет-поисков касательно природы сна и раздумий над своей привычкой ложиться после обеда. Так Додж развил свою теорию (не подкрепленную никакими научными данными), что залог успеха дневного сна – разорвать нить сознания ровно настолько, чтобы рубильник встал в положение «выкл». Когда он вновь встанет в положение «вкл», пусть даже всего через несколько минут, вся система мозг-тело перезагрузится, словно зависший компьютер, который всего-то и надо, что выдернуть из розетки и включить заново.

Мысль про обрывание нити окончательно его разбудила, поскольку вызвала некую ассоциацию. Додж достиг того этапа жизни, когда остается очень мало настоящих стимулов встать с кровати, но вот на что он всегда с готовностью отзывался, так это на зов собственных произвольных мыслей, желание отыскивать связи и параллели.

Впрочем, с кровати его подняла не ассоциация, а звон в ушах, который сегодня был хуже обычного. Мир напоминал Доджу, что нужно встать и немного пошуметь. Собственно, дело это было не новое: слишком много он в молодости палил из ружей и забивал гвозди, слишком много вечеров провел в байкерских клубах Британской Колумбии. А несколько лет назад еще и оказался в гуще перестрелки без адекватных средств защиты органов слуха. Точнее сказать, вообще без средств защиты. С тех пор в ушах звенело почти всегда, сильнее или слабее. Причина звона оставалась загадкой. Похоже, мозг честно пытался объяснить себе отсутствие значимого сигнала от ушей, которые уже не работали как следует. Гипотеза вроде бы подтверждалась тем, что звон усиливался в тишине; окружающая среда не давала слуховой системе нужных данных. Помогало от этого устроить шум. Не обязательно громкий. Обычный звук шагов или струи из-под крана убеждал мозг, что вокруг по-прежнему существует нормальный мир, и давал несколько простых подсказок касательно настоящего положения вещей.

Ричард встал, надел пижамные штаны, сходил в туалет, принял таблетки, которые полагалось принимать до завтрака, и пошел в так называемую большую комнату своего пентхауса на крыше небоскреба в центре Сиэтла. Это была супердорогая недвижимость, спроектированная и обставленная в принятом у ИТ-магнатов Северо-Запада стиле почти претенциозного минимализма. Стеклянные двери на террасу Ричард с вечера оставил открытыми, удвоив таким образом размер жилой площади. Стеклянный потолок террасы был оборудован встроенными инфракрасными обогревателями вроде тех, что висят над кассами в «Хоум депо», чтобы кассиры – сомалийцы и филиппинцы – не умерли от переохлаждения. В холод и дождь, то есть примерно половину года, обогреватели поддерживали тут комфортную температуру. В конце лета и (как сейчас) ранней осенью они были не нужны, и терраса просто служила продолжением большой комнаты, перетекавшей в нее без помех. Она выходила на залив Эллиот и горы Олимпик.

Строгость дерева, кожи и камня нарушали аномальные розовые и малиновые цветовые всплески. У Ричарда часто гостила внучатая племянница София, к которой он относился как к родной внучке. В прошлые выходные родители – племянница Ричарда Зула и ее муж Чонгор – оставили Софию у него, чтобы вырваться на двое суток в Порт-Таунсенд на другом берегу залива Пьюджет. С террасы паромная пристань была как на ладони. Рядом с парапетом Ричард когда-то установил на штативе огромный советский бинокль из списанных военных запасов. Когда паром отошел от пристани, Ричард поднял Софию на табурет и помог навести бинокль. Тем временем Зула и Чонгор, оставив машину внизу, вышли на корму верхней палубы и стали махать Софии. Вся операция координировалась эсэмэсками и была проведена с точностью атаки беспилотников к полному восторгу маленькой Софии. У Ричарда ощущение было какое-то необъяснимо тягостное. Или, возможно, правильнее назвать это печальной задумчивостью.

Последовали сорок восемь часов тесного общения между двоюродным дедом и внучатой племянницей. За это короткое время атрибуты современного детства заполонили Ричардову квартиру. Даже если бы Софию ни разу больше к нему не привели, он продолжал бы находить чипсы, блестки, заколки и липкие отпечатки пальцев еще лет двадцать.

В воскресенье вечером операцию с биноклем повторили. Зула объяснила, что в Софиином возрасте психологически очень полезно видеть, как родители уезжают, а потом – как они возвращаются. Забирая Софию, Зула и Чонгор в суете позабыли экосумку «Хол Фудс» с детскими книжками. Ричард поставил ее к двери, чтобы труднее было забыть в следующий раз, но, пока работала кофемашина, перенес на террасу. Он пристроил сумку на журнальном столе рядом с кофейной чашкой и достал две большие книги, купленные для Софии в воскресенье. Обе были с яркими картинками в пседонаивной манере, обе написаны и проиллюстрированы Ингри и Эдгаром Пареном д’Олер. Одна называлась «Древнегреческие мифы», другая – «Скандинавские мифы». Ричард с Софией бродили по книжному магазину, и обложка «Древнегреческих мифов», замеченная краем глаза, стрельнула по оптическому нерву в мозг и вызвала временный столбняк наподобие сонного паралича на острове Мэн. Или, учитывая контекст, это было, как будто он увидел Медузу Горгону (кстати, возможно, мифы о горгонах и василисках – донаучное объяснение феномена сонного паралича?).