Юрий Силоч - То, что не убивает

— Господи, да что ты вообще несёшь? — вскрикнул я. — Философ долбаный! Впрочем знаешь, вот продолжение твоей теории: я осознал, что ты меня используешь, стал сильнее и хочу теперь идти к своим целям вместо твоих.

— О, да неужели? И какие же они у тебя? — ехидно полюбопытствовал напарник. — Завалиться в очередной сифилитичный отель, напиться и застрелиться?

— А хотя бы и это, — парировал я. — Да, я не знаю, что буду делать. Да, у меня, похоже, депрессия, и я не вижу смысла жить дальше. Но лучше я перед смертью как следует отдохну от всего этого сумасшествия!

Скаут фыркнул:

— Депрессия… Нет никакой депрессии. Ты просто ленивый старый хуй, Маки. Ленивый и пассивный.

— Спасибо, доктор, — кивнул я, стискивая зубы. — Вы прекрасный специалист.

— Да не надо быть никаким специалистом, чтобы понять это! — всплеснул руками Эрвин. — Ты всё время ноешь, что устал, что хочешь умереть, что всё потеряло смысл… Но тем не менее ты до сих пор жив. И знаешь, что я вижу? Я вижу, что ты не хочешь умереть. Наоборот, ты цепляешься за жизнь, дерёшься за неё, каждый день находишь причину, чтобы жить дальше. Твои мысли о суициде — просто повод лениться и опускаться на дно. Типа, окей, я просижу на жопе ещё денёк, но когда-нибудь, когда всё станет совсем хреново, застрелюсь — и не надо будет ничего исправлять. Не надо будет стараться, работать, набивать шишки, выбираться из говна. И смысл ты тоже не потерял! Потому что если бы ты действительно понял, что всё бессмысленно, если бы ты впустил в себя это чувство и сроднился с ним, то вёл бы себя совершенно по-другому. Потому что такие люди не ноют, как всё хреново. Не чувствуют себя плохими. Не стараются стать лучше и что-то исправить. Они просто знают, что ни доброе дело, ни злое одинаково ни на что не повлияют. Все умрут, всё умрёт. Все наши дела и поступки забудутся, а даже если и останутся в вечности — кому через тысячу лет будет не похуй? Поэтому люди, которые потеряли смысл, просто веселятся. Получают удовольствие от жизни любым доступным способом. Коротают срок, отпущенный им на Земле, с максимальным комфортом для себя. Потому что нет хороших людей и плохих, нет хороших и плохих поступков. Нет ничего вообще, понимаешь? Есть лишь маленькие и короткие вспышки разума среди бесконечного пространства и времени. И все наши жизни, все смыслы, все понятия о хорошем и плохом — в этих искрах посреди нескончаемой темноты.

Я слушал очередной занудный монолог бывшего скаута и чувствовал, как дрожь от регенеративной сыворотки постепенно превращается в нервный тремор, а сознание цепенеет. То, что он говорил, было оскорбительно — и при этом совершенно верно. Его видение оказалось странным, но на удивление точным, и я будто взглянул на себя со стороны. «Что же я наделал?.. Что же я только натворил?.. Как мог до такого докатиться?»

— А знаешь, что? — я вскинул голову, дождавшись паузы в словоизлияниях напарника.

— Что? — с вызовом отозвался он.

— Ты совершенно прав! — я подошёл ближе, похлопал Эрвина по плечу и пошёл прочь, не оборачиваясь.

— Э… — скаут на мгновение застыл. — Да! В смысле да, я знаю, что я прав! Ну и куда ты? — крикнул он мне в спину. — Я прав, поэтому оставайся!

— Нет, — ответил я, ускорясь и оставляя несчастного мудилу стоять в полном одиночестве на пустой парковке. — Ты прав — и поэтому иди нахуй!

Двадцатью минутами позже я шёл по нижнему ярусу Корпа, стремясь держаться в тени и не привлекать внимания. Последнее удавалось особенно хорошо, ведь окровавленных оборванцев тут водилось в избытке. Револьвер пришлось спрятать под робу, и он приятно оттягивал рукав. В голове звучала какая-то бодрая песенка, под ритм которой я старался чеканить шаг. Сознание прояснилось, зуд утих, стало ощутимо легче. Красота. Просто красота. Никогда себя лучше не чувствовал.

Нужные мне люди стояли на углу возле железной бочки, в которой горело, нещадно дымя и чадя, что-то вонючее. Троица негров в грязных толстовках с капюшонами, банданах и светящихся кроссовках негромко переговаривалась, настороженно зыркая по сторонам. Усиленный слух позволил различить конец фразы:

— …И тогда я говорю ей: либо ты берёшь это в рот, либо это берёт в рот твоя мелкая сестра.

«О, это и правда будет весело».

Шпана напряглась, когда заметила, как решительно я иду в их сторону. Разговор стих.

— Э! Что надо, дядя? — спросил меня центральный — с флуоресцентной племенной татуировкой на лице: завитушки, круги, ромбики.

— Пушку, — ответил я.

— Вали отсюда! — ломающийся голос левого негра заставил присмотреться к нему и понять, что это подросток. Причём вышедший из детского возраста совсем недавно.

Центральный прикрикнул на каком-то местном наречии — и мелкий замолк.

— Сперва деньги, — главарь обратился ко мне. — У тебя есть деньги?

— Есть. Пушку сперва покажите.

— Конечно, — в багровой темноте оскалились прекрасные белоснежные зубы. Центральный и правый, ухмыляясь, подняли полы толстовок и вытащили оружие. У мелкого у руках появилась исцарапанная бита с гвоздями.

— Посмотрел? — хохотнул центральный. — Теперь переводи всё и катись отсюда к хуям! — в воздухе повисло сочетание букв и цифр — номер счёта.

«Очень весело».

Быстрый шаг вправо.

Сектор обстрела центрального негра перекрывает правый. Но сам он не выстрелит, потому что я схватил его за кисть и согнул так, что она с громким треском вывернулась под неестественным углом. Крик бьёт по ушам. В моей руке появляется ржавый пистолет. Боже, эта штука вообще стреляет?..

Толкнуть правого негра на центрального, чтобы сбить обоих с ног. Получается удачно — вместе с ним теряет равновесие и мелкий пиздюк с битой. Удар ногой проламывает грудную клетку правого, выстрел разносит башку центрального. Вместе с кровью и мозгами по грязному тротуару разлетается светящееся вещество его татуировок.

Мелкий с высоким воплем бросается на меня и успевает замахнуться. Стреляю в него, но вместо выстрела слышу лишь щелчок осечки. Заслоняюсь левой рукой, предплечье пронзает боль. Рычу от ярости, с лёгкостью вырываю биту, отбрасываю пистолет. Тычок в грудь опрокидывает подростка, тот сучит ногами по асфальту, отползает, лепечет что-то на смеси языков. «Не надо».

Надо.

Когда-то давно, в другой жизни, у меня порвался пакет с арбузом. Огромная переспелая ягода выпала наружу и раскололась, разбросав вокруг сочную красную мякоть. Вспышка воспоминаний была настолько неожиданной, что я застыл на месте с повторно занесённой битой. Эта заминка могла бы стать роковой, но второго удара и не требовалось.

Улов: два пистолета в ужасном состоянии, десять патронов и банка со странными таблетками.

Неплохой стартовый капитал.