Нил Стивенсон - Алмазный век [litres с оптимизированной обложкой]

Объявляя рейс Хакворта (Сан-Диего с посадками в Сеуле, Владивостоке, Магадане, Анкоридже, Джуно, Принс-Руперте, Ванкувере, Сиэтле, Портленде, Сан-Франциско, Санта-Барбаре и Лос-Анджелесе), диктор явно посчитал ниже своего достоинства, выше своих возможностей, либо и то и другое, говорить в одной фразе на корейском, русском, английском, французском, салишском и испанском, поэтому некоторое время просто бубнил в микрофон, будто не профессиональный диктор вовсе, а разочарованный жизнью вокалист в третьем ряду огромного хора.

Хакворт знал, что до самой посадки может пройти несколько часов, а там еще невесть сколько дожидаться взлета. Однако прощаться когда-то надо, почему бы не сейчас. Держа Фиону (такую уже большую и тяжелую) на одной руке, а другой сжимая ладонь Гвен, он протиснулся через толпу пассажиров, нищих, карманников и лоточников с самым разнообразным товаром – от рулонов натурального шелка до краденной интеллектуальной собственности, – в уголок, где царило относительное затишье и где Фиону можно было безопасно спустить на пол.

Сперва он обернулся к Гвен. Потерянное выражение застыло на ее лице с того дня, как он объявил о своем новом назначении, «природу коего я не вправе разглашать, скажу лишь, что оно затрагивает не один мой отдел и не „Джон-дзайбацу“ только, но будущее всей филы, которую ты имеешь счастье от рождения называть своей и которой я присягнул в неумирающей верности» и скором отъезде в Северную Америку на «неопределенно долгий срок». Постепенно стало ясно, что Гвен не понимает. Поначалу Хакворт досадовал, видя в этом симптом незамеченной прежде интеллектуальной ограниченности, но потом понял, что дело – в состоянии души. Хакворт отправлялся в крайне романтическое предприятие прямиком из «Газеты для мальчиков»*. Гвен не получила в детстве своей порции приключенческого чтива и попросту не могла все это вместить. Она пошмыгала носом, утерла слезы, чмокнула мужа в щеку, обняла и, выполнив свою роль без должной мелодраматичности, отступила в сторону. Хакворт, чувствуя себя обделенным, сел на корточки перед Фионой.

Дочь, похоже, лучше прочувствовала ситуацию; она плохо спала последние несколько ночей, просыпалась, жаловалась на кошмары, а всю дорогу к аэропорту сидела смирная и притихшая. Она подняла заплаканное личико. Слезы навернулись Хакворту на глаза, из носа потекло. Он громко высморкался, на мгновение закрылся платком и взял себя в руки.

Затем он вытащил из внутреннего кармана прямоугольный сверток, завернутый в медиатронную бумагу, на которой качались от ветра нежные весенние цветы. Фиона мгновенно просветлела, и Хакворт в который раз невольно улыбнулся прелестной готовности маленьких людей сдаваться на откровенный подкуп.

– Извини, что порчу сюрприз, – сказал он, – но я сразу объясню, что это – книга. Волшебная. Я сделал ее, потому что очень тебя люблю и не мог придумать, как иначе выразить эту любовь. Где бы я ни был, всякий раз, как ты откроешь страницы, я буду с тобой.

– Спасибо огромное, папочка, – сказала Фиона, принимая подарок обеими руками.

Хакворт не удержался, сгреб ее в охапку, крепко обнял и поцеловал.

– До свидания, мое сокровище, я буду тебе сниться, – прошептал он в крохотное безупречное ушко и быстро пошел прочь, пока Фиона не увидела слез на его лице.

Свободный человек Хакворт шел по аэродрому в эмоциональном ступоре и попал на свой дирижабль лишь посредством того стадного чувства, которым аборигены находили своих. Всякий раз, заприметив, что больше одного гуайло куда-то целенаправленно движутся, он пристраивался в хвост, за ним пристраивался кто-то еще, и таким образом из концентрации примерно один заморский дьявол на сотню коренных жителей постепенно стягивалась плотная белолицая толпа. Через два часа после объявленного времени взлета они прорвались в ворота и ввалились в дирижабль «Нанкин Тахома» – может их, а может и не их, но теперь у пассажиров было численное превосходство, чтобы угнать его в Америку, а в Китае только это одно и может иметь вес.

Его затребовала Поднебесная. Теперь он летел в то место, которое по-прежнему обобщенно называлось Америкой. Глаза его были красны от слез по Фионе и Гвен, в крови кишели нанозиты, о назначении которых никто, кроме доктора Икс, не ведал; придя в факторию, Хакворт лег на спину, закрыл глаза, закатал рукав и твердил про себя «Правь, Атлантида», покуда врачи (по крайней мере, хотелось бы верить, что врачи) вгоняли ему в вену толстую иглу. Трубочка от иглы вела к матсборщику; Хакворта подключили непосредственно к подаче, не стандартной атлантической, а к самопальному детищу доктора Икс. Хакворт надеялся лишь, что программа задана правильно и в его руке не материализуется стиральная машина, медиатронные палочки для еды или килограмм чистого героина. После этого несколько раз накатывал озноб: видимо, организм боролся с тем, чем накачал его доктор Икс. Иммунная система либо свыкнется с чуждыми нанозитами, либо (что предпочтительно) уничтожит их.

Дирижабль принадлежал к типу «дромонд» – самых больших пассажирских судов – и делился на четыре палубы. Место Хакворта было на второй палубе снизу, то есть в третьем классе. Нижним, четвертым, путешествовали мигранты-плебы и «летчицы» – воздушные проститутки. Уже сейчас они подкупом проникали мимо стюардов в салон третьего класса, зазывно поглядывая на Хакворта и прилично одетых сарарименов*. Эти господа выросли в том или ином перенаселенном южноазиатском государстве-драконе и умели создать вокруг себя мысленный барьер, сознательно не замечая друг друга. Хакворт дошел до той точки, когда уже все равно, и в открытую пялился на этих людей, передовых солдат своих карликовых государств, когда те складывали синие пиджаки и локтями пропихивались в свои пенальчики, словно пехотинцы под проволочное заграждение, кто с боевой подругой, кто без.

Хакворт праздно гадал, неужели среди двух тысяч пассажиров он один считает проституцию (или вообще что-либо) аморальной. В этой мысли не было ханжества, только жестокое любопытство; некоторые летчицы выглядели вполне аппетитно. Однако, втискиваясь в микрокаютку, он снова затрясся от озноба, напомнившего, что, пусть дух его бодр, плоть просто слишком немощна.

Для лихорадки могло быть иное объяснение: нанозиты доктора Икс ищут и уничтожат другие, введенные вооруженными силами ее величества; ведут гангстерские разборки в его теле, а иммунная система не щадя живота расчищает завалы трупов. Неожиданно для себя Хакворт уснул даже прежде, чем дирижабль снялся с причальной мачты. Ему снились мушки-убийцы на медиатроне доктора Икс в тот еще, первый визит. Абстрактные, они выглядели достаточно пугающе. Ну и пусть в крови у него рассекают миллионы таких. Все лучше, чем спирохеты, а ведь люди и с этим жили. Удивительно, к чему только человек не привы- кает.