Нил Стивенсон - Алмазный век [litres с оптимизированной обложкой]

Заметно успокоившись, она взяла серебряную ручку и принялась за письмо исчезнувшему мужу, который сейчас казался далеким, как никогда.

До полуночи оставалось несколько минут, Миранда уже собиралась выключить экран и прибраться в павильоне. Был вечер пятницы. Похоже, сегодня Нелл решила не устраиваться с Букварем на целую ночь.

В будни Нелл ложилась между десятью тридцатью и одиннадцатью, но в пятницу наступала ее ночь, и она уходила в Букварь, как шесть или семь лет назад, когда все это начиналось. Сейчас Нелл застряла в истории, которая, видимо, никак ей не давалась: надо было распутать правила общественного поведения загадочных фей, заточивших ее в подземном лабиринте. Она разберется – она всегда разбирается, – но, похоже, не сегодня.

Миранда просидела в павильоне лишние полтора часа – играла в довольно популярной у японцев самурайской рактивке платиновую блондинку, дочь миссионера, похищенную из Нагасаки ронином. Роль совершенно дебильная – вопи себе погромче и жди, пока тебя спасет хороший самурай. Жалко, она не говорит по-японски и незнакома с их театром. Говорят, они делают страшно интересные и революционные вещи с карамаку – «пустым экраном» или «пустым действием». Восемь лет назад она бы слетала в Японию дирижаблем и выучила язык. Четыре года назад она хотя бы стыдилась, что играет такое фуфло. Сегодня она читала строки с суфлера, вопила и повизгивала в нужных местах, потом получила свои деньги вместе с солидными чаевыми и непременной записочкой от клиента – менеджера среднего звена из Осаки: он жаждал познакомиться с ней поближе. Понятно, та же система, которая не позволила Миранде отыскать Нелл, помешает осакскому козлу вычислить Миранду.

Когда она заканчивала смену, на экране высветилась срочная заявка. Миранда проверила: платили мало, но и работа была совсем короткая. Она приняла заявку. Интересно, кому она срочно понадобилась. Шесть лет назад такое случалось часто, но, перейдя в вечернюю смену, она стала одной из множества рактерок с непроизносимой европейской фамилией.

Оказалось – что-то авангардное, словно работа актерской мастерской из далекого прошлого Миранды. Сюрреалистический ландшафт, составленный абстрактными геометрическими формами, на их гладкой поверхности вспухают говорящие лица. Одни сохраняли рисунок родной поверхности, словно экзотический грим, другие воспроизводили текстуру апельсиновой шкурки, крокодиловой кожи или дуриана.

– Мы без нее скучаем, – сказало одно из лиц неуловимо знакомым, но искаженным до гулкого стона го- лосом.

– Где она? – спросило другое, смутно знакомое очертаниями.

– Почему она нас забросила? – воскликнуло третье, и Миранда, несмотря на причудливый грим и преобразователи голоса, узнала Карла Голливуда.

– Если бы она пришла на нашу вечеринку! – вскричало четвертое. Миранда узнала актрису их театра, Кристину как-ее-там.

На суфлере зажглась строчка: «Извините, ребята, я сегодня снова работаю допоздна».

– Ладно, ладно, – сказала Миранда. – Попробую экспромтом. Где вы?

– Обмываем спектакль, балда! – отозвался Карл. – Такси у подъезда!

Миранда отключила экран, закончила убираться в ложе и вышла, не запирая дверь, на случай если кто-нибудь через несколько часов придет поработать в золотую смену. Она пробежала сквозь винтовой строй гипсовых амуров, муз и троянцев, через вестибюль, где двое осоловелых студийцев убирали мусор после вечернего живого спектакля, в парадную дверь. Здесь, в свете розовато-лиловой неоновой вывески, стояло такси с включенными фарами.

Миранда немного удивилась, когда водитель свернул к Банду, а не к Пудуну, где по большей части жили неприкаянные безденежные европейцы. Спектакль чаще всего обмывали на чьей-то квартире.

Тут она напомнила себе, что «Парнас» – давно уже процветающий театр, что у них есть еще целое здание, где разработчики пишут новые рактивки, что недавняя постановка «Макбета» стоила кучу денег. Карл летал в Токио, Шеньчжень и Сан-Франциско, искал инвесторов и вернулся не с пустыми руками. На первый месяц все билеты распроданы.

Однако сегодня многие места пустовали. На премьеры ходят в основном некитайцы, а некитайцы боятся выходить на улицы из-за слухов о Кулаках Праведной Гармо- нии.

Миранда тоже трусила, но не сознавалась в этом даже себе. Такси свернуло за угол, фары скользнули по кучке молодых людей в подворотне. Один из них поднес ко рту сигарету, и Миранда увидела красную повязку на его запястье. Грудь стиснуло, сердце затрепыхалось, ей пришлось несколько раз тяжело сглотнуть. Однако молодые люди не видели ее за зеркальными стеклами такси. Они не бросились на нее, потрясая оружием и выкрикивая: «Ша! Ша!»

Гостиница «Катай» стояла посередине Банда, на перекрестке с Нанцзинлу – Нанкинским проспектом, этим Родео-Драйв* Дальнего Востока. Насколько видел глаз – может быть, до самого Нанкина – сверкали вывесками европейские и ниппонские бутики, салоны, супермаркеты, а воздух дрожал от маленьких, с орешек, аэростатиков, снабженных камерой и программой распознавания образов, высматривающих подозрительные компании молодых людей – не Кулаки ли часом.

Как все большие европейские здания на набережной, «Катай-отель» был подсвечен белыми прожекторами, и не зря, потому что иначе смотреть было бы просто не на что. Днем фасад выглядел скучным и тусклым.

Со швейцаром получилась неувязка. Миранда шла прямо, уверенная, что он распахнет дверь, но он стоял, руки за спину, и не думал двигаться с места. В конце концов он все-таки сдался и открыл дверь, но Миранде пришлось сбавить шаг, чтобы не впечататься носом в стекло.

Здесь останавливался Джордж Бернард Шоу; Ноэл Кауард* написал здесь пьесу. Вестибюль был высокий и узкий. Везде мрамор, канделябры, витражи, поблескивающие в свете соседних зданий. В баре играл старинный джаз-банд, резкий контрабас на фоне мелкого дребезжания ударных. Миранда встала на цыпочки у дверей, выглядывая знакомых. Никого, только пожилые туристы кружились в медленном танце да обычные китайские молодчики у стойки с надеждой поглядывали в ее сторону.

Она поднялась на восьмой этаж, где были шикарные рестораны. Большой банкетный зал сняла какая-то сильно навороченная организация. Мужчины здесь были в пугающе роскошных костюмах, женщины – в еще более пугающих платьях, изредка попадались викторианцы, одетые гораздо строже, но все равно очень празднично и богато. Музыка звучала сдержанно: китаец во фраке играл на рояле джазовую композицию, однако в конце зала, на эстраде, оркестр уже распаковывал инструменты.