Нил Стивенсон - Лавина [litres]

– В какой именно боевой обстановке вы намереваетесь использовать «Разум»? – спрашивает Энг.

– Завтра утром мне потребуется захватить авианосец.

– «Интерпрайз»?

– Да.

– Знаете, – Энг, по всей видимости, в настроении побеседовать, – есть один малый, который и вправду захватил подводную лодку с ядерными боеголовками, будучи вооружен всего лишь осколком стекла…

– Ага, это он убил Рыбьего Глаза. Мне, возможно, придется иметь дело и с ним.

Энг смеется.

– Какова ваша конечная цель? Как вам известно, мы все тут заодно, поэтому можете без опаски поделиться со мной вашими соображениями.

– В данном случае я предпочел бы о них умолчать…

– Для этого уже слишком поздно, Хиро, – произносит другой голос. Хиро поворачивается. Секретарь – поразительно красивая итальянка – вводит в кабинет Дядюшку Энцо. Через пару минут за ним следует крохотный азиатский бизнесмен в сопровождении секретаря-азиатки.

– Когда вы прибыли, я взял на себя смелость пригласить сюда этих джентльменов, – говорит Энг, – чтобы мы могли обговорить все по-дружески.

– Мое почтение. – Дядюшка Энцо отвешивает Хиро полупоклон.

Хиро кланяется в ответ.

– Примите мои извинения, что так вышло с машиной, сэр.

– Забудем об этом, – отзывается Дядюшка Энцо. Крохотный азиат подходит ближе, и лишь теперь Хиро узнает его. Его фотография висит на стене каждого «Великого Гонконга мистера Ли» в мире.

Всеобщие представления и поклоны. Внезапно в офисе материализуются дополнительные кресла, поэтому каждый подтягивает свое к столу. Сам Энг выходит из-за стола, и они сдвигают кресла в круг.

– Давайте сразу перейдем к делу, поскольку, как я полагаю, ваша ситуация, Хиро, может быть более рискованной, нежели наша, – начинает Дядюшка Энцо.

– Вы совершенно верно обрисовали ситуацию, сэр.

– Нам всем хотелось бы знать, что, черт побери, происходит, – говорит мистер Ли. Его речь практически лишена китайского акцента; совершенно очевидно, что имидж бесшабашного симпатяги – только для публики.

– Как много вы, ребята, уже знаете?

– Кое-что, – отвечает Дядюшка Энцо. – А до чего докопались вы?

– Мне известно почти все, – говорит Хиро. – Как только я поговорю с Хуанитой, буду знать остальное.

– В таком случае вы обладаете крайне важной информацией, – говорит Дядюшка Энцо и достает из кармана гиперкарточку, которую протягивает Хиро.

На карточке значится:

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

МИЛЛИОНОВ

ГОНКОНГСКИХ

ДОЛЛАРОВ

Протянув руку, Хиро забирает у него карточку.

Где-то в Реальности два компьютера обмениваются очередями электронного шума, и деньги переводятся со счета мафии на счет Хиро.

– Не забудьте поделиться с И.В., – говорит Дядюшка Энцо.

Хиро кивает. Будьте уверены, он не забудет.

– Я на Плоту, ищу программу, а если точнее, антивирусную программу, написанную пять тысяч лет назад неким шумером по имени Энки, который был нейролингвистическим хакером.

– Что это значит? – спрашивает мистер Ли.

– Этим термином можно обозначить человека, способного программировать разум других людей потоками вербальных данных, известных как нам-шуб.

Лицо Энга совершенно бесстрастно. Он снова затягивается сигарой, гейзером выпускает дым над головой, смотрит, как облако распластывается под потолком.

– Каков механизм?

– В голове у каждого из нас существует два вида языка. Тот, которым все мы пользуемся, – благоприобретенный. Пока мы его усваиваем в детстве, он структурирует наш мозг. Но существует также общее для всех наречие, базирующееся на глубинных структурах мозга. Эти структуры заключаются в базовых нейронных цепях, которые должны существовать, чтобы позволить нашему мозгу освоить высший язык.

– Лингвистическая инфраструктура, – говорит Дядюшка Энцо.

– Да. Полагаю, «глубинная структура» и «инфраструктура» в данном случае означают одно и то же. Как бы то ни было, при определенных условиях мы можем обращаться к частям мозга, где хранится это наречие. Глоссолалия, или говорение на неизвестных языках – данные на выходе этого процесса, когда глубинные лингвистические структуры выходят на поверхность в обход более высших, усвоенных языков.

– Вы хотите сказать, существуют и данные на входе? – спрашивает Энг.

– Вот именно. Это работает в обратном направлении. При определенных условиях наши уши или глаза могут получить прямой доступ к глубинным структурам в обход функций высших языков. Иными словами, тот, кто знает нужные слова, может произнести эти слова или продемонстрировать вам визуальные символы, которые обходят всю вашу защиту и попадают прямо в спинной мозг. Точно так же хакер, который, взламывая компьютерную систему, обходит все степени защиты и подрубается к ядру, что дает ему абсолютный контроль над машиной.

– В такой ситуации владельцы компьютера оказываются беспомощны, – говорит Энг.

– Верно. Потому что в машину они входят на более высоком уровне, который уже был изолирован первичным кодом. Сходным образом, как только нейролингвистический хакер проникает в глубинные структуры нашего мозга, нам его уже оттуда не выкурить. Потому что мы не в состоянии даже контролировать собственный мозг на столь базовом уровне.

– Какое это имеет отношение к глиняной таблице на «Интерпрайзе»? – спрашивает мистер Ли.

– Имейте терпение. Это наречие, назовем его праязык, – рудимент ранней стадии развития человеческого общества. Примитивные общества контролировались вербальными программами, называвшимися ме , которые более всего походили на небольшую программу для людей. Ме были необходимой частью перехода от сообщества пещерных людей к организованному сельскохозяйственному обществу. К примеру, существовала программа для распахивания борозды и сеяния зерна. Существовала программа для выпекания хлеба и еще одна – для строительства дома. Существовали также ме для отправления функций более высокого уровня, таких как война, дипломатия и религиозный ритуал. Все навыки, необходимые для функционирования самоподдерживающейся культуры, содержались в этих ме, которые записывались на таблицах или передавались в изустной традиции. Хранилищем ме служил местный храм, который представлял собой базу данных ме и контролировался царем/жрецом, называвшемся эн . Когда кому-то требовалось испечь хлеб, он обращался к эну или одному из его подчиненных и «скачивал» из храма ме для выпекания хлеба. Затем исполнял инструкции – прогонял программу, – и когда последний шаг был выполнен, у него оказывался каравай хлеба.

Центральная база данных была необходима среди всего прочего потому, что некоторые ме следовало выполнять в строго определенное время. Если люди выполняли ме по распахиванию земли и сеянию зерна в неверное время года, урожай погибал и всем грозил голод. Единственным способом гарантировать, что ме будут выполнены в нужное время, было построить астрономические обсерватории для наблюдения за сменой времен года. Поэтому шумеры строили свои башни с «вершинами с небесами» – с нанесенными на верхушки картами звездного неба. Для поддержания экономики эн наблюдал за небесами и в нужное время года выдавал соответствующие ме.