Гарднер Дозуа - Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

Тут нас блокировали сзади и спереди. Из машин вышли Тодды в гавайских рубашках и шортах, несмотря на холод. Один вспрыгнул на капот моего «корвейра».

– Ты еще не закончил работу.

Пинач снова тихонько взвыл.

Я заметил, что Тодд отлично себя чувствует при почти нулевой температуре.

Воздух зашипел, и нас поглотил свет, похожий на вспышку лазера.

– В к-конце концов… да… э-э… у-уже неважно. Вы… э-э… меня понимаете? Он мне улыбнулся… Не с-совсем улыбнулся. Не с-совсем это было лицо. Но… т-такая… как будто улыбка. А п-п-потом исчез. Сгорел, как свечка. Понимаете? Вспыхнуло и погасло.

Запись из протокола Канадской королевской полиции, Эдмонтон, штат Альберта, 16. 11. 2015.

Я пришел в себя в темноте, оттого что задыхался, и в груди была жидкость. Пинач положил мне на плечо руку. Ощущение тяжести тотчас исчезло.

– Где Я?

Я услышал звук, будто в грязи катается что-то тяжелое. Звук был густой, влажный, и он в конце концов сложился в слова. Ты… хруст, шипение, треньканье …в медицинском отсеке космического корабля… Он назвал тип, но это уже было выше моего понимания. Подвергся воздействию неисправного… хруст, шипение, треньканье ..механизма. Заражен следовыми элементами… дальше еще одно слово, которого я не понял …вируса.

– Ничего не понимаю.

Голос у него звучал глухо.

– Тебе и не положено. Сейчас я тебя зафиксирую, и вернешься в магазин.

Я посмотрел на него.

– А ты?

Он покачал головой. Ригатони на его физиономии задвигались.

– Я нужен здесь. Я восстановил свои рабочие параметры.

Я открыл рот, чтобы задать еще один вопрос, но тут вернулся свет, и я почувствовал, что падаю. Пинач падал рядом со мной и крепко держал меня за руку.

– Не отпускай, – сказал он, и мы приземлились.

На этот раз не было никакого кратера. Мы встали на ноги, и я отряхнулся.

– Понятия не имею, что все это значит.

– Неважно, – сказал Пинач. – Только попрощайся за меня с котами.

– Ладно, – сказал я.

– Мне ваша планета понравилась. Теперь, когда… – тут последовало то самое непонятное слово, – заработала, надеюсь, найду своих.

Он вздохнул.

– Хорошо бы еще разок выйти из строя.

Он протянул руку и зафиксировал меня в последний раз.

Я заморгал и так и остался стоять, моргая, посреди Валенсия-стрит.

В магазин я вошел, совершенно не понимая, каким образом я оказался на улице Сан-Франциско в оранжевой гавайской рубахе и шортах хаки, которые были мне велики на три размера.

Симпатичная продавщица за стойкой улыбнулась.

– Привет, Билл, – сказала она. – Где был?

Я пожал плечами.

Из-за полок выбежал голый, бесшерстный кот, стуча когтями по давно не натиравшемуся полу.

– Прощай, – сказал я ему, сам не зная зачем.

Аластер Рейнольдс часто публикуется в «Interzone», а также в «Asimov’s Science Fiction», «Spectrum SF» и других изданиях. Его первый роман «Пространство Откровения» («Revelation Space») был признан одной из лучших научно-фантастических книг года. Вскоре за ним последовали «Город Бездны» («Chasm City»), «Ковчег спасения» («Redemption Ark»), «Пропасть искупления» («

Но эта повесть о замороженном спящем, очнувшемся в совершенно неожиданном апокалиптическом будущем, написана на менее масштабном холсте. В этом суровом мире, где лишь неугомонный серый океан, непрерывные безжалостные ветра, крики чаек и ржавеющие, обветшалые конструкции, похожие на нефтяные платформы, есть своя неброская красота… И там проснувшийся находит мрачную цель жизни, о которой он прежде не знал.

Гонта вывели из анабиоза ранней весной, в холодный ветреный день. Он очнулся па кровати со стальной рамой, в помещении с серыми стенами. Комната выглядела как нечто дешевое и наскоро смонтированное из готовых блоков. В ногах кровати стояли двое. Похоже, их мало интересовало, насколько паршиво он себя чувствует. Мужчина прижимал к груди миску с какой-то едой и торопливо орудовал ложкой, словно завтракал на бегу. Его седые волосы были коротко подстрижены, и, судя по морщинистому лицу с задубевшей кожей, он много времени проводил вне помещений. Рядом стояла женщина с чуть более длинными волосами – скорее седеющими, чем седыми, – и намного более смуглой кожей. Подобно мужчине, она была жилистая и облачена в потертый серый комбинезон. Ее бедра охватывал тяжелый пояс с инструментами.

– Ты как, цел, Гонт? – спросила она, пока ее товарищ доедал завтрак. – Ты compos mentis? [110] Вменяем ( лат. ).

Гонт прищурился – свет в комнате был слишком яркий – и на мгновение запутался в воспоминаниях.

– Где я? – спросил он.

– В комнате. Тебя разбудили, – ответила женщина. – Ты ведь помнишь, как засыпал?

Он ухватился за воспоминания, отыскивая в них хоть что-нибудь конкретное. Врачи в зеленых халатах, стерильная операционная, рука подписывает последний документ перед тем, как его подключают к машинам. В вены медленно льются препараты, полное отсутствие печали или тоски, когда он прощался со старым миром, со всеми его разочарованиями.

– Кажется, помню.

– Как тебя зовут? – спросил мужчина.

– Гонт. – Ему пришлось выждать секунду, пока вспомнилось имя. – Маркус Гонт.

– Вот и хорошо, – сказал мужчина, вытирая губы рукой. – Это положительный признак.

– Я Клаузен, – представилась женщина. – А это Да Силва. Мы – твоя группа пробуждения. Ты помнишь «Спячку»?

– Не уверен.

– Подумай хорошенько, Гонт, – попросила она. – Нам ничего не стоит уложить тебя обратно, если ты откажешься работать с нами.

Нечто в тоне Клаузен убедило его, что следует постараться.

– Компания, – сказал он. – «Спячкой» называлась компания. Она уложила меня спать. Она всех уложила спать.

– Клетки мозга вроде бы не повреждены, – заметил Да Силва.

Клаузен кивнула, но никак не показала, что рада правильному ответу Гонта.

Скорее, ее успокоило, что Гонт избавил их от какой-то мелкой обязанности, и не более того.

– Мне понравилось, как он сказал «всех». Словно это так и было.

– А разве нет? – удивился Да Силва.

– Для него – нет. Гонт был одним из первых. Ты что, не читал его досье?

Да Силва поморщился:

– Извини. Немного отвлекся.

– Он был одним из первых двухсот тысяч, – напомнила Клаузен. – Членом эксклюзивного клуба. Как вы себя называли, Гонт?

– Избранные. Совершенно точное описание. А как еще нам было себя называть?

– Везучие сукины дети, – подсказала Клаузен.

– Помнишь, в каком году тебя усыпили? – спросил Да Силва. – Ты был одним из первых – значит, это случилось примерно в середине века.

– В две тысячи пятьдесят восьмом. Если надо, могу назвать месяц и число. Насчет времени суток не уверен.