Гарднер Дозуа - Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

– Ваша милость, – голос у Миахуа звучал ровно, держалась она прямо, а лицо было светлым, как желтоватый воск. – Шаттл вернулся. Вас кое-кто ждет.

Дак Кьен ожидала увидеть кого угодно: бывшего соученика, который решил нанести визит вежливости, императорского посланника из Шанхая, который привез ей новое назначение, куда-нибудь еще дальше от столицы, сестру, или маму, или, может быть, даже дядину жену, которая непременно еще раз напомнит о ее неправильном жизненном выборе.

Не ожидала она лишь увидеть эту женщину, с кожей слишком темной для вьетнамки, с губами тонкими и светлыми, с глазами круглыми, как луна.

Мексика. Иностранка… Дак Кьен не додумала эту мысль. Потому что на гостье не было ни хлопчатобумажной одежды, ни перьев, а было платье из шелка, какие в Хуайяне носят замужние женщины, и пять свадебных украшений – все из чистого золота, от ожерелья до браслетов, – которые сверкали на ее темной коже, как звезды.

Взгляд Дак Кьен скользнул вниз, к животу женщины, такому огромному, что казалось, она вот-вот упадет.

– Приветствую тебя, младшая сестра. Я Дак Кьен, Мастер Гармонии Образа этой инженерной группы.

Дак Кьен произнесла формальное приветствие, как и полагалось при встрече с незнакомыми людьми.

– Старшая сестра. – Глаза мексиканки, глубоко сидевшие на ее тяжелом лице, были в красных прожилках от кровоизлияний. – Я… – Рука ее вдруг невольно метнулась к животу, будто ей было больно. – Я Зоквитль, – наконец проговорила она едва слышно, с мексиканским акцентом. – Меня зовут Зоквитль. – Глаза у нее начинали закатываться, но она закончила, как выученный назубок урок: – Я утроба, обиталище, ускоритель и Носительница Разума.

Дак Кьен почувствовала, как тянет под ложечкой, будто кто-то там сжал холодные пальцы.

– Ты прибыла рано. Корабль…

– Корабль должен быть готов.

Она удивилась, услышав другой голос. Все ее внимание сосредоточилось на мексиканке и на том, что значило для них ее появление. С трудом Дак Кьен взяла себя в руки и перевела взгляд на второго прибывшего. Мужчина, судя по внешности, из Хуайяна, по возрасту хорошо за тридцать. Говорил с акцентом уроженца Пятой планеты, из Анджийской провинции. Одет он был в платье с пестрым значком и золотой пуговицей, какие носили младшие чиновники седьмого ранга, но у него был еще и вышитый на шелке черно-белый символ инь-ян.

– Вы Мастер Рождений, – сказала она.

Он поклонился.

– Имею честь.

Лицо у него было жесткое, с резкими чертами, которые сейчас от игры света казались еще резче, с тонкими губами и высокими скулами.

– Прошу прощения за неучтивость, но у нас мало времени.

– Не понимаю…

Дак Кьен снова взглянула на женщину, в глазах которой застыло страдальческое выражение.

– Слишком рано, – сказала она ровным голосом, и говорила она не о времени родов.

Мастер Рождений кивнул.

– Сколько у нас есть?

– Максимум неделя. – Мастер Рождений сдвинул брови. – Корабль должен быть готов.

Дак Кьен почувствовала во рту привкус желчи. Корабль был почти закончен, но его, как нефритовую фигурку, нельзя исправлять или переделывать. Дак Кьен и ее команда разработали его специально для Разума, который сейчас был внутри Зоквитль, использовав исходные данные, предоставленные императорскими проектировщиками: тип энергий, сенсорику и тело Зоквитль. Корабль будет слушаться только его, только этот Разум сможет войти в сердце корабля и направить его в Дальний Космос, где он будет перемещаться на самых высоких скоростях.

– Я не могу… – начала Дак Кьен и умолкла, потому что Мастер Рождений покачал головой, и она без слов поняла, что это значит.

Придется смочь.

Она не сразу получила эту должность, а только второй раз пройдя государственный экзамен. Ей так хотелось получить именно эту – не в магистрате и не в районном суде, не в роскошном дворце имперской администрации, не в престижном Дворе Пишущих Кистей, что на ее месте выбрала бы нормальная девушка. Теперь ее будущее зависит от того, как она справится.

Второго шанса никто не даст.

– Неделя. – Хан покачала головой. – Чем они там думают, в этой Мексике?

– Хан!

У нее был трудный день, и, вернувшись домой, Дак Кьен рассчитывала отдохнуть. В глубине души она знала, как ее подруга воспримет эту новость: Хан была поэтом, художником, всегда искала точное слово и точный образ. Она лучше всех понимала тонкости созидания и не признавала никаких оправданий для торопливости.

– Я должна это сделать, – сказала Дак Кьен.

Хан скривилась.

– Потому что на тебя давят? Ты сама знаешь, что из этого выйдет.

Дак Кьен показала на низкий стол красного дерева посреди комнаты. Там стоял прозрачный куб, в котором неторопливо вращалась модель корабля, в ней угадывались знакомые черты других кораблей – тех, что вдохновили новый образ: от великого «Красного сазана» до «Золотой горы» и «Белоснежного цветка». Это их облик мерцал во тьме прошлого, медленно и неуклонно выливаясь в ту самую конструкцию, которая висела теперь за стенами инженерного сектора.

– Он цельный, сестренка. Нельзя его расчленить мясницким ножом и остаться при своей репутации.

– Она может погибнуть, – сказала Дак Кьен. – Умереть при родах и, что хуже всего, умереть напрасно.

– Ты про женщину? Но она же гуи. Иностранка.

Слово не имело значения.

– Мы тоже когда-то такими были, – сказала Дак Кьен. – У тебя короткая память.

Хан открыла рот и закрыла. Она могла бы сказать, что они все никогда не были гуи, что Дайвьет не одно столетие был китайским, но Хан гордилась тем, что она вьетнамка, и не собиралась упоминать эти постыдные мелочи.

– Так значит, ты беспокоишься за женщину?

– Она делает то, что должна, – сказала Дак Кьен.

– Не задаром.

Голос Хан звучал немного презрительно. Большинство женщин, вынашивавших Разум, были молоды и шли на этот отчаянный шаг, чтобы потом выйти замуж за уважаемого чиновника. Чтобы повысить свой статус и войти в семью, которая будет им рада, и получить шанс растить своих детей.

Хан и Дак Кьен сделали другой выбор. У них, как и у всех, кто нашел себе пару того же пола, никогда не будет детей. Никто не воскурит для них алтарь предков, никто не вспомнит о них и не помянет в молитве, когда их не станет. При жизни они всегда будут второсортными гражданами, не выполнившими свой долг перед семьей, а после смерти о них забудут, будто их никогда не было.

– Не уверена, – сказала Дак Кьен. – Она мексиканка. Они на все смотрят иначе.

– Ты говоришь так, будто она вынашивает его ради Хуайяна.

Ради славы и ради детей. Всё это Хан презирала, считая непреходящую страсть производить себе подобных из поколения в поколение отвратительным бременем. Дак Кьен прикусила губу. У нее не было такой непоколебимой уверенности в своей правоте.