Гарднер Дозуа - Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

Она знала, что будущее Зоквитль все равно обеспечено, что та выйдет замуж, у нее родятся дети, все ее будут уважать. Но знала она теперь и то, что не только ради всего этого Зоквитль согласилась вынашивать Разум.

Губы Зоквитль сложились в подобие улыбки.

– Помоги мне.

– Что?

Но Зоквитль уже вставала сама, шатаясь от слабости, двигаясь с той же осторожностью, что и раньше.

– Мастер… – хотела было позвать Дак Кьен.

– Он носится со мной, как старуха, – сказала Зоквитль, и на мгновение голос у нее стал сильным и острым, как лезвие. – Пойдем. Прогуляемся.

Она оказалась ниже, чем думала Дак Кьен, ниже, чем она сама. Зоквитль неуклюже просунула ладонь ей под руку, оперлась на Дак Кьен, и эта тяжесть становилась все невыносимей, пока они бродили по кораблю.

Там было светло, слышался плеск воды, знакомо чувствовалось движение ци, которая текла по коридорам ленивыми кругами, вдыхая во все жизнь. Там были тени, едва заметные в зеркалах, и напоминания о прежних кораблях: нежные изгибы линий, как на «Золотой горе», резная каллиграфия на дверях, какой славился «Тигр, прыгающий через ручей», плавный овал коридора с рядом дверей, как на «Красном веере Байю», – все эти мелочи, детали, собранные ею, включенные в новый образ, который теперь раскрывался перед ее глазами, весь, от резьбы до электроники, захватывая ее целиком, так что кружилась голова и темнело в глазах.

Дак Кьен постояла в центральном отсеке, чувствуя, как их омывает течением пяти энергий в их непрерывном цикле разрушений и обновлений. Самый центр, окруженный печалью, как легким облаком, был нетронутый, чистый, словно пустая колыбель. И все же…

– Он прекрасен, – сказала Зоквитль, и голос у нее дрогнул.

Прекрасен, как стих, прочитанный посреди пьяных игр, как бутон, схваченный заморозками, как только что рожденный младенец, пытающийся сделать вдох, – прекрасен и хрупок.

Стоя там, в центре всех вещей, с повисшей на ней хрупкой Зоквитль, она снова вспомнила о Хан, об их тенях и тьме, об их выборе.

Он прекрасен.

Через несколько дней корабля не станет. Его разберут, отправят на утилизацию, забудут и не вспомнят. Но, неизвестно почему, Дак Кьен не могла заставить себя сказать об этом вслух.

Вместо того она в полной тишине сказала другое и знала, что слова ее относятся не только к кораблю:

– За это стоило драться.

За все это. И сейчас, и во все грядущие годы, и она никогда не будет оглядываться назад и сожалеть о прошлом.

Молодой писатель Тед Косматка работал в зоопарке, был химиком-технологом и сталелитейщиком, а сейчас называет себя лабораторной крысой, которая целыми днями возится с электронными микроскопами. Свое первое произведение он опубликовал в 2005 году в «Asimov’s Science Fiction», после чего неоднократно печатался там, а также в «The Magazine of Fantasy and Science Fiction», «Seeds of Change», «Ideomancer», «City Slab», «Kindred Voices», «Cemetery Dance» и других изданиях. Кроме того, в последнее время его рассказы появлялись в различных антологиях «Лучшее за год» («Best of the Year»). Косматка живет в Портедже, штат Индиана, его веб-сайт tedkosmatka.com.

В центре рассказа «В свободном падении» – в буквальном смысле – черная дыра, куда готов погрузиться корабль, на борту которого разворачивается настоящая битва характеров.

Диск продырявил пелену звездного сияния, его гладкая графеновая кожа ничего не отражала, но лишь затмевала звезды, пока оно проносилось сквозь вакуум. Черное на черном, абсолютное отсутствие цвета. То, что было кораблем и в то же время не было им.

У диска не было системы разгона. Не было у него и навигационной аппаратуры.

Внутри него пробудились двое мужчин. Сперва один. За ним другой.

В действительности диск был скорее черным метательным снарядом с рудиментарной системой жизнеобеспечения, запущенным с удаленной орбиты вокруг другого сгустка тьмы, более странной природы.

Этот второй сгусток был несоизмеримо больше и весил как несколько сотен тысяч Солнц. Он не затмевал звезды в своей окрестности, но линзировал их сияние, превращая его в яркое гало, скручивая свет в окружность, сминая и деформируя саму ткань пространства-времени. С точки зрения наблюдателя на обращавшемся вокруг него диске, светила в звездном поле описывали аномальные замкнутые кривые.

Эта область пространства обладала множеством имен. Астрономы, которым принадлежала честь ее открытия, много веков назад нарекли ее Бхат‑16. Позже физики прозвали ее Затоном. И наконец, тем, кто прибыл сюда, тем, кому она снилась по ночам, она была известна просто как Пасть.

То была черная дыра, подобных которой никто не видывал прежде [117] На момент написания рассказа уже была известна черная дыра массой около 18 миллиардов масс Солнца. .

На третий день пребывания диска на орбите он уже пролетел в общей сложности триста восемьдесят миллионов миль, составлявших малую долю полной длины его траектории. Когда же подошел к концу семьдесят второй час на орбите, с корабля в сердце гравитационного колодца опустили маленькое, всего сотню килограммов весом, свинцовое грузило, привязанное к кораблю нитью столь тонкой, что даже математики соглашались приравнять ее к идеальной линии.

Нить эта вытягивалась и вытягивалась, как тысячекилометровое неразрушимое четырехвалентное волоконце, пока наконец не коснулась глади мрака. И в той точке, куда она была прикреплена, ощутили слабый музыкальный резонанс, разнесшийся по всей углеродной шкуре корабля. Немыслимая гравитация и такой крохотный сдвиг.

На четвертый день корабль изменил курс сперва чуть заметно, однако неуклонно.

Он начал падать.

Старик заботливо вытер кровь с лица молодого человека.

– Улии уль квисалль, – произнес юноша. Не прикасайся ко мне.

Старик кивнул.

– Ты говоришь на туси, – сказал он. – Я тоже.

Юноша подался ближе, и брызги его крови попали на старика.

– Слышать его из твоих уст неслыханная мерзость.

Глаза старика сузились в щелочки. Он вытер кровь со своей щеки.

– Мерзость, – повторил он. – Вероятно, ты прав.

Он вытянул вперед руку так, чтобы молодой человек мог видеть его движения. В ней был скальпель.

– Знаешь ли ты, почему я здесь? – поинтересовался он.

Свет блеснул на кромке лезвия.

На сей раз уже старик подался как мог ближе.

– Я здесь, чтобы как следует изрезать тебя.

Старик коснулся лезвием щеки молодого человека, под самым его левым глазом. Сталь оставила след на бледной коже.

Лицо юноши ничего не выражало, он смотрел прямо перед собой. Его глаза были как синие камни.

Старик подумал немного.

– Но, – продолжил он, – я теперь вижу, что это было бы для тебя благодеянием.