Гарднер Дозуа - Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

– У него все хорошо, – промурлыкала Дотти со все той же непонятной нежностью в голосе.

Она коснулась пары каких-то трубок, судя по виду, поставлявших питательные вещества. Что-то мигало и издавало звуковые сигналы. Потом послышался какой-то хлюпающий звук, и, хотя Фрэнк не понял, откуда он прозвучал, он невольно отвернулся. Потом услышал, как хлопнула, закрывшись, дверца.

– К утру будет как огурчик.

– Но вы ведь не ложитесь к нему туда?

– Я его жена.

– Но… Господи, Дотти! Вы сама любовь.

Теперь или никогда! Он шагнул к ней.

– Не можете же вы растрачивать свою жизнь на это… Вы ведь могли бы…

На миг показалось, что его откровенный шаг действительно сработает. Она не отшатнулась от него, и взгляд ее золотистых глаз был далеко не враждебным. А в следующий миг, когда он протянул руку к ее щеке, она коротко вскрикнула и вся сжалась, отскочив от него на другую сторону длинноворсного ковра и потирая то место, которого едва коснулись его пальцы. Как будто ее ужалила пчела.

– Прости, Дотти. Я не хотел…

– Нет-нет. Дело не в тебе, Фрэнк. Дело во мне. Ты нравишься мне. Я тебя хочу. Ты даже не просто нравишься, а гораздо больше. Только… Ты слышал когда-нибудь об импринтинге?

– Ну, все мы…

– Я имею в виду буквальное значение. Импринтинг – это то, что происходит в мозгу цыпленка, когда, вылупившись из яйца, он впервые видит мать. Это инстинкт, врожденное свойство, о котором известно не одно столетие. Оно в той или иной степени проявляется даже у более развитых животных. Благодаря ему можно заставить утенка следовать за первым объектом, который он увидит в своей жизни, даже за парой галош.

Фрэнк кивнул. Он, кажется, знал, о чем она говорит, хотя понятия не имел, к чему все это сейчас.

– У нас, у людей, имеется тот же самый инстинкт, хотя и не такой сильный, и с нами не все так просто. Во всяком случае, если ничего не делать специально.

– О чем ты говоришь? Люди могут запечатлевать свой образ в мозгу других людей, привязывая их к себе? Но это же незаконно.

– Что значит законность в наши дни? В мире всегда найдутся места, где можно делать все, что тебе заблагорассудится, а Уоррен, когда мы с ним познакомились, уже знал, что умирает. Он был такой очаровательный. И он был невероятно богатый. Он сказал, что может обеспечить мне жизнь, какой сама я никогда не добьюсь, сколько бы ни прожила и как много бы ни работала. И он был прав. Все это… – Она обвела рукой люкс. – Это пустяки. Фрэнк. Это обыденность. Этот лайнер – тюрьма с тематическими ресторанами и виртуальным полем для гольфа. Я поняла, что Уоррен – мой шанс спастись от подобных мест. Тогда это казалось не так уж трудно.

– Ты хочешь сказать, что позволила ему провести над собой импринтинг?

Она кивнула. Вот теперь в ее глазах действительно блестели слезы.

– Он заказал небольшое устройство. Можно сказать, свадебный подарок. Оно было похоже на какое-то серебристое насекомое. И даже довольно красивое. Он посадил его мне на шею, и оно заползло… – она коснулась уха, – прямо туда. Было немного больно, но совсем немного. Он велел мне смотреть на него, пока оно заползало все глубже, отыскивая нужный участок мозга. – Она пожала плечами. – Все было так просто.

– Боже мой! Дотти!

Он снова шагнул к ней, на этот раз поддавшись порыву. И снова она отшатнулась.

– Нет. Не могу! – Она зарыдала. – Неужели ты не понимаешь? В этом и заключается суть импринтинга. – Пятно на блузке вздымалось и опускалось. – Как бы я хотела избавиться от этой штуковины и быть с тобой, Фрэнк. Но я в ловушке. А тогда это казалось невысокой ценой. Да, правда, я побывала в невероятных местах, испытала самые поразительные ощущения. Но жить на круизном лайнере, смотреть на развалины древнего мира, потому что нам невыносимо видеть, во что мы превратили наш собственный… Это бессмысленно. Существует и другая жизнь, Фрэнк, в высоких горах, под небесами, глубоко в океане. Во всяком случае, для тех немногих, кто может ее себе позволить. А Уоррен мог. Мы могли. Это похоже на какое-то проклятие из сказки. Я как тот царь, который хотел, чтобы весь мир был из золота, а потом оказалось, что, делая мир золотым, он убивает все вокруг. Как бы я хотела быть с тобой, Фрэнк, но только Уоррен будет возрождаться снова и снова, а я не могу отдаться другому, не могу даже позволить ему коснуться моей щеки. Как бы я хотела найти какой-нибудь выход. Как бы я хотела вернуть все обратно, но я связана навеки. – Она протянула к нему руку. Даже в слезах она была невероятно прелестна. А в следующий миг все ее тело оцепенело. Как будто между ними выросла стеклянная стена. – Иногда я жалею, что мы не умерли.

– Дотти, ты не должна так говорить. То, что есть у нас с тобой… то, что могло бы быть. Мы ведь только что…

– Нет, я не желаю смерти тебе, Фрэнк. Или даже себе. Я говорю об устройстве мира… – Она подняла на него золотистые глаза и медленно моргнула. – И об Уоррене.

Море становилось все более бурным, и «Блистательный бродяга» боролся с высокими осенними волнами. Фрэнк читал лекции о греческой концепции переселения душ, о том, что мертвым предстояло оказаться в одном из трех царств. Элизиум для благословенных. Тартар для проклятых. Луга асфоделей – земля скуки и забвения – для всех остальных. Чтобы попасть в одно из трех царств, сначала требовалось пересечь реку Стикс и заплатить перевозчику Харону мелкую золотую монетку, обол, которую охваченные горем родственники умершего клали тому на язык. Чтобы получить желаемое, заключал он, глядя на маски из папье-маше, в какие обратились лица некогда живых людей, сидевших перед ним в лекционном зале «Старбакса», будь готов заплатить.

Яд? Идея была не лишена привлекательности – на борту полно токсичных веществ, которые Фрэнк, наверное, мог бы раздобыть, только они с Дотти ничего не смыслили в биохимии, и не было никакой гарантии, что Уоррена потом не воскресят заново. Значит, трагическое падение, ведь шторма-то какие! Куда проще – вывести из строя электромагнит на одной из больших дверей в переборке, когда он будет ковылять мимо… Вот только очень сложно точно рассчитать время, и остается пусть призрачная, но способная расстроить все вероятность, что Уоррена все-таки как-нибудь откачают. И с чем они тогда останутся?

Возможности, которые они с Дотти перебирали, встречаясь в следующие дни на забрызганной пеной палубе, казались бесконечными. И сомнительными. Даже если одна из них воплотится безупречно, останется еще одна проблема. Сойти с корабля вместе они могли бы, когда «Блистательный бродяга» бросит якорь у берегов бывшей Святой земли, где для желающих была запланирована экскурсия в противорадиационных комбинезонах, но ведь Дотти придется изображать убитую горем вдову, и, если Фрэнк покинет свой пост, а потом его заметят вместе с ней, возникнут подозрения. И даже если они сумеют оправдаться, все равно остается риск, что уголовное дело будет возбуждено или они станут жертвами шантажа. Однако Дотти приводила Фрэнка в восхищение не только своей красотой, но и живостью ума.