Максим Черепанов - Мю Цефея. Только для взрослых

— Ужасные вещи… Нас всех ждут ужасные вещи… — Язык не слушался, пытаясь утащить Пьера обратно в теплую бирюзу. — Война… хуже Великой… Франция, Германия, Польша, СССР, Япония — все в огне.

— Тише… Тише. — Селин нависала над ним. Огромные губы двигались, вокруг блестящих глаз вдруг нашлись ресницы, а внутри — зрачки. И беспокойство. О нем? — Это еще не случилось. Необязательно случится. Вы видели возможное будущее — ничего больше. Мы можем всё изменить.

«И обязательно изменим». Эти слова Селин произнесла прямо внутри его головы. Ее голос ласково щекотал мозг Пьера, и он улыбнулся. У него были губы, и он мог улыбаться. И не только — комната снова изгибалась, и Пьер знал верное средство, как это исправить.

Пьер нырнул в бирюзу. И стал бирюзой. Это было по-настоящему лучшее , что с ним когда-либо происходило.

Стены сходились и расходились. Комната дышала, как исполинский ящер. Что-то в ней опять было не так, и Пьер никак не мог понять, что именно. Хотелось спать, закрыть глаза, раствориться в шелке простыней. Но беспокойство шуршало и шипело в ушах, всё громче и громче, не изнутри, а снаружи, из левого угла снова округлой комнаты. Пьер моргнул, приглядываясь внимательнее… И различил тонкий змеиный хвостик, уходящий под обои. Пьер потянулся — и в тот момент, когда его пальцы сомкнулись на чешуе, Селин слилась с ним. Единым целым они скользнули за стену. И оказались в темноте, пронизанной звездным светом.

Они увидели земной шар, прекрасный, удивительный и страшный. Весь покрытый маленькими человечками, которые смеялись и плакали, надеялись, молились, любили и, конечно, убивали друг друга. Закапывали заживо, расстреливали, забивали молотками, морили голодом. А под землей, где-то в лесах Южной Америки, ждал своего часа Змей. Огромный, добрый и всепонимающий… для своих . А чтобы своим, его милым детям, стало хорошо, человечкам нужно подвинуться. Очистить мир от себя. И до чего любезно со стороны некоторых из них помогать Змею! Пьер и Селин видели, как помощники Змея перемещаются по планете, гордо неся отметины своего покровителя. И один из них, со змеиной головой, был совсем рядом… Земной шар приблизился, стали видны предместья Парижа. Пьер узнал заводы Булонь-Бийанкур. Сейчас, когда экономика полетела к чертям, фабрики закрылись, и вот там-то Змееголовый и плясал вокруг крохотного деревянного ящика. Другие человечки, обыкновенные с виду, но со страшными черными тенями, тянули к ящику маленькие ручки.

Змей заметил Пьера и Селин и выполз из-под гигантской пирамиды, скрытой в сельве. Шипение стихло. Земля остановилась. Звезды погасли. Осталась лишь пара огромных желтых глаз, похожих на две Луны. И зубы. Однако, прежде чем острые ядовитые клыки коснулись Пьера и Селин, они скользнули обратно в комнату, плотно запечатав за собой дверь в стене.

— Я знаю, где змеиное логово, — выдохнул Пьер. Образы теснились в голове, сталкиваясь и перемешиваясь. — Там не только змеи.

— Я видела. Общество Туле прислало новых переговорщиков. Я говорила, это опасные люди. Рассмотрели их тени?

— Их там целый батальон. Ты… — Пьер запнулся и почувствовал, что краснеет, как мальчик. — Вы просто не видели, сколько их было в Управлении…

— Многие там и остались. А если и нет, вы видели будущее, Пьер. Нечего терять. И мы можем перейти на ты. После… да и вообще.

Пьер лихорадочно принялся застегивать ремень кобуры. Затем схватился за пиджак, перепутав пуговицы. Селин подошла и исправила. Несмотря на всё, что случилось между ними в эти часы, она была спокойной и уверенной. Да ведь она прекрасно знала, что будет, не так ли? «Вы женаты. Любите ее?» Тогда он не ответил, и, наверное, Селин решила, что… Пьер поморщился и поступил, как поступал всегда в таких случаях, — отрезал ненужные мысли непроницаемой стеной. У них есть дело. Миссия. Они должны ее выполнить.

— Нам нужно что-то посерьезнее револьвера. И другая машина: мою могли объявить в розыск. Заеду домой, заберу ключи от конспиративной квартиры. Там есть наличность и патроны, потом найду авто.

— Мне не нравится эта идея, — нахмурилась Селин, и Пьер еще раз подумал о том, что никогда не привыкнет к ее странной и неправильной французской красоте. — А если дома засада?

— Вы мне скажите, — горько усмехнулся Пьер, снова сбившись.

Селин сухо кивнула. Ее внимательные глаза царапнули зеленью, острой, как грани драгоценного камня. Помедлив, она заключила:

— Дома всё чисто. Можешь ехать.

Пьер кивнул и накинул пальто. Селин остановила его, протянув простенький медальон на медной цепочке.

— Надень, это защитит тебя. И возьми мой пистолет. Я обойдусь, а тебе пригодится.

Пьер нацепил медальон, спрятав под рубашку. Положил в карман пальто маленький двухзарядный «дерринджер». Что угодно, лишь бы поскорее выйти на уличную прохладу, вдохнуть и хотя бы попытаться разобраться в себе.

***

Ехать до родного Батиньоль-Монсо пришлось через весь город, но Пьер был даже рад. Мысли теснились в голове. Как так вышло, что мир, и без того большой и страшный для маленького человека, стал еще больше и страшнее? По радио обсуждали мирные инициативы Лаваля и Болдуина, гадали о реакции Гитлера. На бульварах Пантеона хохотали поздние гуляки. В звездном небе парил воздушный флот, гордость и краса Франции. Но Пьер знал цену мирным инициативам, да и старые дирижабли, не проходившие перевооружения одиннадцать лет, не внушали доверия. Мир очень хрупок.

И насколько крепка его собственная семья, шепнул внутренний голосок. Сейчас — он сверился с часами — половина десятого. Ольга уже уложила Жана, если только тот не раскапризничался, как случается всё чаще. Читает или вышивает, сидя в кресле, в домашнем платье, поглядывает на дверь…

Пьер припарковал машину в двух кварталах. Внимательно изучил подходы к дому. Убедившись, что засады нет, зашел в обшарпанный подъезд. В эту квартирку они въехали после свадьбы, на время, пока не поправят финансы, да так и задержались…

Ольга бросилась к нему с порога — похоже, правда ждала. То самое платье, о котором Пьер думал, та самая прическа с убранными назад гладкими волосами.

— Петя! Петенька! — Он уже начал улыбаться, но улыбка получилась кривой. Слезы… Пьер не любил женских слез, а женская слабость, которую он раньше считал совершенно нормальной и даже предпочтительной, вдруг показалась чем-то наигранным. Наносным. Разве сейчас время показывать слабость?

— Со мной всё в порядке, — сказал Пьер сухо, и Ольга, уткнувшаяся было ему в плечо, отстранилась. Бледно-голубые глаза казались больше, фарфоровые щеки окрасились румянцем. Даже сейчас красивая. Любимая. Так ведь?

— В порядке? Ты… где был? Приходили из жандармерии, спрашивали тебя… А что я могла сказать? Где ты был, Петенька?