Андрей Мороз - Эпоха справедливости

…Мощнейший «приход» непередаваемого кайфа…. Я «плыву», но нахожусь в ясном сознании, и, бинго! Вот оно…!

« Вы первый на планете достигли суммарного уровня всех очков характеристик 200.

Награда: + 30 свободных очков характеристик. Пунктов репутации: + 30….»

…Е-е! Вот оно! Я сделал это! Первый успел! А, демиурги, просто, красавчики – цельных 30 очей, с барского плеча, пожаловали…!

…Ну, ладно: ликовать и эволюционировать, будем позже. Сейчас - дел полно. А ощущения, конечно, интересные. Вот это допинг. Мощща…! Сейчас, хоть на беговую дорожку, хоть на ринг – всех соперников уделал бы, не глядя….

- Ну, что, банда, все нормально приподнялись?

- Да, босс! – откликнулся Шептун, - а ты, похоже, куда-то от нас улетал?

- Да, есть немного. Об этом потом. Пошли, малолеток вызволять….

…Детдомовцы, щурясь, выбираются из подвального темного, затхлого небытия на белый свет, малость припахивающий кровью и мочой. Старшие, несмотря на обезьяньи восторженные прыжки Данилы и ужимки с обниманиями, очень напряжены и настороженны. Глаз не поднимают. Лишь некоторые, изредко по нам: из-под опущенных ресниц выстреливают тревожно…. Одни девчоночки… Блеать! Кулаки, непроизвольно стиснулись до хруста! Грязные дорожки высохших слез. Блеклые взгляды, снулые, безучастные глаза, выброшенных на берег рыб. Осунувшиеся бескровные лица. Отойдут? Отойдут, наверное, если дать им время и возможность…

…Малышня, тоже испугана, но всё же, более доверчива. Широко распахнутые глаза, отошедшие от тьмы, пронзительны и полны детской прозрачной наивной надеждой. Пластичность детской психики выше и позволяет им быстрее перестраивать внутреннее восприятие окружающего мира, под происходящие изменения. Пришли хорошие и убили всех плохих…. Всё просто. Однако, сейчас: даже самые мелкие, всё-таки, шлепали по коридору, без присущего подобным коллективам, обязательного неразборчивого галдежа.

Да уж, свалилось на наши головы: нежданное, нечаянное….

Вместе с детьми и подростками из подвала выходят две женщины: старая, как черепаха Тортилла, неуклюже скособоченная полная старуха и молодая лет тридцати бледная серая мышь с чёрными полукружьями под испуганными козьими, загнанными глазами. Обе смотрят на нас, как на богов: с благодарностью, надеждой, радостью от того, что всё закончилось и затаенной в глубине тревогой - а ну, как, ничего совсем не закончилось и герои – спасители, сейчас уйдут в неведомые дали. Вновь, оставив их одних: с детьми и неразрешимыми проблемами. Один на один с пугающей новой реальностью бытия.

Та, что помоложе, безошибочно вычисляет во мне главного и начинает доклад: порывается начать с детального рассказа о произошедшем, но я останавливаю. Тут и так всё предельно ясно: пришли, убили, кого посчитали опасным, и закуражили в инфернальном карнавале…. Воспитательницу – старуху и врача, которым оказалась, говорящая со мной тонкоголосая писклявая мышица, оставили в живых, из сугубо практических соображений. Чтобы детский рев, из подвала, не доставал. Притомились упырьки, пресытились кровушкой. К тому же, самцовое звериное естество неудержимо влекли юные девичьи тела, в изобилии имеющиеся здесь. Гуляй, рванина – бери кого хочешь! На кого голодный сучий глаз упал – ту и загибай, где поймал! Вот и отложили дальнейшую резню на потом, скорее всего, вымлядки….

Докторша - мышь, пытается доложить о количестве убитых и оставшихся в живых, но я снова прерываю её: убитых не воскресить, а о живых, мне демиурги - уже доложили. О-хо-хошеньки…! Восемнадцать ртов: мелюзги, четырнадцать головенок девочек – подростков, да вас с «Тортиллой» двое. Ну, и Данька – отважное сердце, само собой…. Ну, и что нам с вами делать, прикажете…? Ох, и тяжела ты, шапка Мономаха…! Гребанный Экзюпери, мать его так…!

…Отдаю команду воспитателю и медработнику: детей, прежде всего, накормить, а к тому времени, когда они поедят, мы уже очистим помещения от трупов. Интересуюсь наличием продуктов. Когда узнаю, что: «их не очень много, но на неделю должно хватить…», мысленно прощаю завхозу – несмазанные, скрипучие двери. Дети и их попечительницы, согласно распоряжению, временно размещаются в просторном помещении столовой.

Шептун подводит - опущенца Черу.

- Никто из детей, на этого пассажира не кивнул, командир. Что с ним делать будем?

- Значит: сейчас вытаскиваешь жмуров из дома, ищешь овраг какой, там их прикапываешь и можешь валить отсюда, куда глаза глядят. Кстати, а куда вы дели тела детей, которых… твои подельники убили?

- Они там - во дворе. Я их в гараже сложил. Я хотел их похоронить, как положено, но не успел бы. Работы много было и лошадей еще, надо было пристроить. Детишки же, уже мертвые, им все равно, я бы их потом похоронил, а лошади живые - им уход нужен….

Он виновато хлюпает носом.

- Какие лошади? Где? – одновременно делаем стойку, мы с художником.

- Здесь, в сарае стоят. Я их там определил. Две лошадки и телеги для груза….

- Откуда они у вас?- спрашиваю, для порядка. Ответ заранее ясен.

- Когда из зоны вышли, в поселок пошли. Там и взяли….

- Про хозяев можно не спрашивать, правильно понимаю?

Еще более понуро, кивает головой.

- Да, нафуевертили, вы дел…! Слышь, а, чё ты, от них, не свалил? Тебе же, самому с ними - не весело было. Глумились над тобой, как хотели, унижали. Стриптиз исполнял. Да и синий ты весь от звездюлей – я видел. Фули, не подорвал-то, от них?

- Боялся. Вдруг догонят…. Да, и куда бежать теперь…?

… Ну что тут говорить? Абсолютно сломанный человек. Безнадежен. Так и помрет червяком – бандерлог, закошмаренный.

- Ладно, пошли лошадей посмотрим. Потом трупы за территорию оттащишь и можешь быть, свободен.

-… А, может…. Мне можно будет остаться…? Я при лошадях могу быть. Я и спать там буду.

- Чего? – недоуменно вылупился на него Шептун, – мы же, тебя десять минут назад завалить хотели, чудак.

- Мне идти некуда. А вы могли завалить, но не стали. Разобрались…. По-справедливости. Позвольте остаться – я всё умею делать. Я работать буду, все, что надо, буду делать…. И с лошадьми управляться умею…. И, обиходить, и запрячь и править могу.

Мы с художником переглянулись.

- Оставайся, если, вот этот суровый дядька, не против, - резюмировал я.

- А чего я должен быть против, если ты не против? – спросил Шептун.

- Ну, может, тебе какие понятия не позволят: в одном пространстве с… Черой находиться.

- Да, брось, командир. Я и в зоне, только вынужденно, по тем правилам играл…. А уж на воле – тем более, сейчас, мне, вообще, эта шелуха до фонаря. И, вообще, я тебе так скажу: понятия – вещь скользкая, - он помахал растопыренными пальцами, - и, часто толкуется так, как удобно, тому кто толкует, на тот момент…. Как он повернет, так и правильно будет считаться…. А ты, живи, но смотри у меня, - повернулся он к Чере, - будешь филонить или ещё какой фуйней, маяться – сокрушу.