Нил Стивенсон - Криптономикон [litres]

— Рад тебя видеть, Алан. — Уотерхауз, как всегда, приятно удивлен, насколько живо и остро Алан на все реагирует.

Еще он тронут искренней приязнью Алана. Алан нелегко сходится с людьми, но уж если дружит, как с Уотерхаузом, то без всякой оглядки на американские или гетеросексуальные представления о мужской сдержанности.

— Ты что, шел пешком от самого Блетчли? Миссис Рамшо, обслужите!

— Да тут всего три мили, — говорит Уотерхауз.

— Садись. — Алан внезапно замирает, хмурится и озабоченно глядит на Уотерхауза. — Откуда ты знаешь, что я изобретаю новую машину? Догадался, исходя из прошлых наблюдений?

— По тому, что ты читаешь. — Уотерхауз указывает на книгу. — «Справочник по радиолампам».

Алан хлопает глазами.

— Мы с ней неразлучны. Ты должен изучить радиолампы, Лоуренс! Без них твое образование неполно. Только подумать, сколько лет я убил на шестеренки! Господи!

— Ты про свою машину для дзета-функции? — спрашивает Лоуренс. — По-моему, она была прекрасна.

— Как многие другие музейные экспонаты, — говорит Алан.

— Это было шесть лет назад. Ты вынужден был обходиться имеющимися технологиями.

— Ах, Лоуренс! Ты меня удивляешь! Если на создание машины по имеющейся технологии уходит десять лет, а по новой — только пять и нужно всего два года на разработку новой технологии, можно уложиться в семь лет, если начать с разработки.

— Убедил.

— Вот она, новая технология. — Алан демонстрирует справочник, словно Моисей — Скрижали Завета. — Хвати у меня духа ее использовать, я бы построил машину для дзета-функции куда раньше, да и другие в придачу.

— Что за машину ты придумываешь теперь? — спрашивает Лоуренс.

— Я играю в шахматы с неким Дональдом Мичи — и постоянно проигрываю. Однако человек всегда создавал орудия, чтобы расширить свои возможности. Почему бы не построить машину, которая помогает играть в шахматы? [39] Алан Тьюринг очень любил шахматы, но, несмотря на все свои невероятные усилия и гигантский интеллект, оставался довольно посредственным шахматистом. Вскоре после окончания войны он написал алгоритм, с помощью которого можно было бы обучить машину игре в шахматы. Поскольку на тот момент еще не существовало компьютера, способного выполнять подобные алгоритмы, он решил сам выступить в этой роли. Следуя своим же инструкциям, Тьюринг действовал как «человек-компьютер», и у него уходило более получаса на то, чтобы совершить один ход. Дональд Мичи (р. 1923) — английский криптограф, работал вместе с Тьюрингом и Джеком Гудом над «Колоссом» и предложил способ программирования этой машины.

— А у Дональда Мичи тоже будет машина?

— Пусть изобретет свою! — возмущается Алан.

Лоуренс внимательно оглядывает паб. Других посетителей нет, и трудно поверить, что миссис Рамшо — шпионка.

— Не имеет ли это отношения к… — Он кивает в сторону Блетчли-парка.

— Они строят — я помогал им строить — машину под названием «Колосс».

— Мне сразу подумалось, что это твой почерк.

— Она основана на старых идеях, тех, что мы обсуждали в Нью-Джерси, — говорит Алан. Тон резкий, лицо мрачное. Одной рукой он прижимает к сердцу справочник, другой чирикает в блокноте. Уотерхауз думает, что справочник, как ядро на цепи, тянет Алана назад. Работая с чистыми идеями, как положено математику, он бы двигался со скоростью мысли. Однако Алан увлечен воплощением математических идей в физическом мире. Математика, описывающая Вселенную, — как свет, бьющий в окно. Алан выпускает сигаретный дым, чтобы свет стал видимым. Он сидит на лугу, глядит на цветы и шишки, выводит математические закономерности их структуры и грезит об электронных ветрах, реющих между анодами и катодами радиоламп; ветры то затихают, то усиливаются, запечатлевая нечто, происходящее у него в мозгу. Тьюринг не смертный и не бог. Он — Антей. В том, что он соединяет математику с физическим миром, — его сила и его слабость.

— Что такой мрачный? — спрашивает Алан. — Над чем работаешь?

— Те же идеи в другом контексте. — В нескольких словах Уотерхауз итожит все, что сделал за это время для победы. — По счастью, я набрел на что-то по-настоящему занятное.

Алан сразу приободряется, как будто последние десять лет в мире не было ничего занятного и Уотерхауз чудом наткнулся на такую диковину.

— Рассказывай.

— Криптоаналитическая задача. Не «Энигма». — Он рассказывает про листки с U-553. — Сегодня утром я заглянул в Блетчли-парк и выяснил, что они все это время бьются над ней так же безрезультатно.

Алан разочарован.

— Должно быть, одноразовый шифрблокнот. — В голосе сквозит укоризна.

— Нет. Шифртекст не лишен закономерностей, — говорит Уотерхауз.

— Н-да? — отзывается Алан, встрепенувшись.

— Я искал закономерности по обычной методике «Криптономикона». Ничего определенного — просто намеки. В отчаянии я решил начать с чистого листа. Думать, как Алан Тьюринг. Обычно мы стараемся свести задачу к числам, а потом бросить на нее всю мощь математического анализа. Так что я стал переводить сообщения в цифры. Обычно это произвольный процесс. Присваиваешь каждой букве численное значение, как правило, от нуля до двадцати пяти, потом сочиняешь некий произвольный алгоритм, который превращает ряды маленьких чисел в большие. Однако это сообщение иного рода — в нем использованы тридцать два символа — степень двойки; у каждого символа есть единственное двоичное представление в пять разрядов длиной.

— Как в коде Бодо [40] Код Бодо (международный телеграфный код) используется в телетайпах. Каждому из тридцати двух символов, включающих буквы и специальные знаки, присвоен определенный номер. Этот номер может быть представлен в виде пятизначного двоичного числа, то есть пятью нулями или единицами, а также (что практичнее) пятью пробитыми либо непробитыми дырочками в бумажной ленте. Кроме того, эти числа можно выразить чередованием плюсовых и минусовых электрических сигналов, которые передаются по проводам или через радиоволны и распечатываются на другом конце. В последнее время немцы используют зашифрованные телеграфные сообщения для связи между высокими командными постами, например, Берлином и штабами различных армейских соединений. В Блетчли-парке эта категория шифров зовется «Рыба»; «Колосс» строят специально для их расшифровки. , — говорит Алан. Он вновь проявляет сдержанный интерес.

— Поэтому я перевел каждую букву в число от одного до тридцати двух по коду Бодо. У меня получились длинные ряды маленьких чисел. Однако я хотел перевести все числа ряда в одно большое, просто чтобы узнать, есть ли в нем интересные закономерности. Но это проще пареной репы! Если первая буква R, и код Бодо для нее — 01011, а вторая — F, и для нее код — 10111, то я могу просто составить их в десятизначное двоичное число, 0101110111. Потом могу взять код следующей буквы, приставить его сзади и получить пятнадцатизначное число. И так далее. Буквы написаны группами по пять — двадцатипятизначное двоичное число на группу. Шесть групп в строке — сто пятьдесят двоичных разрядов на строку. Двадцать строк на странице, всего три тысячи двоичных цифр. То есть о каждой странице можно думать не как о ряде из шестисот букв, но как о закодированном представлении одного числа, порядка двух в трехтысячной степени, или примерно десяти в девятисотой.